Борис Акунин - Коронация, или Последний из романов

Делать было нечего – двинулся в подворотню. Она оказалась длинной: двор, потом ещё арка, и ещё, и ещё. На улице уже начало смеркаться, а здесь и подавно царила темень, но всё же силуэт боцмана я бы разглядел. Только вся штука была в том, что старик исчез, будто под землю провалился!

Не мог он так скоро преодолеть всю эту анфиладу. Разве что припустил бегом, но в этом случае я услышал бы гулкий звук шагов. Или повернул в первый двор?

Я замер на месте.

Вдруг откуда-то сбоку, из темноты, раздался голос Фандорина:

– Да не торчите вы тут, Зюкин. Идите не спеша и держитесь на свету, чтобы они вас видели.

Окончательно перестав что-либо понимать, я послушно зашагал вперёд. Откуда взялся Фандорин? И куда делся боцман? Неужто Эраст Петрович уже успел его оглушить и спрятать?

Сзади загрохотали шаги, отдаваясь под низким сводом. Вот они участились, стали приближаться. Кажется, преследователи решили меня догнать?

Тут я услышал сухой щелчок, от которого разом вздыбились волоски на шее. Этаких щелчков я наслышался предостаточно, когда заряжал револьверы и взводил курки для Павла Георгиевича – его высочество любит пострелять в тире.

Я обернулся, ожидая грохота и вспышки, но выстрела не последовало.

На фоне освещённого прямоугольника я увидел два силуэта, а потом и третий. Этот самый третий отделился от стены, с неописуемой быстротой выбросил вперёд длинную ногу, и один из моих преследователей согнулся пополам. Другой проворно развернулся, и я явственно разглядел ствол пистолета, но стремительная тень махнула рукой – снизу вверх, под косым углом – и язык огня метнулся по вертикали, к каменному своду, а сам стрелявший отлетел к стене, сполз по ней наземь и остался сидеть без движения.

– Зюкин, сюда!

Я подбежал, бормоча: «Очисти ны от всякия скверны и спаси души наша». Сам не знаю, что это на меня нашло – верно, от потрясения.

Эраст Петрович склонился над сидящим, чиркнул спичкой.

Тут обнаружилось, что никакой это не Эраст Петрович, а знакомый мне седоусый боцман, и я часто-часто заморгал.

– П-проклятье, – сказал боцман. – Не рассчитал удара. Все из-за этой чёртовой темноты. Проломлена носовая перегородка, и кость вошла в мозг. Наповал. Ну-ка, а что с тем?

Он приблизился к первому из бандитов, силившемуся подняться с земли.

– Отлично, этот как огурчик. П-посветитека, Афанасий Степанович.

Я зажёг спичку. Слабый огонёк высветил бессмысленные глаза, хватающие воздух губы.

Боцман, который все-таки был никем иным как Фандориным, присел на корточки, звонко похлопал оглушённого по щекам.

– Где Линд?

Никакого ответа. Только тяжёлое дыхание.

– Ou est Lind? Wo ist Lind? Where is bind? – с перерывами повторил Эраст Петрович на разных языках.

Взгляд лежащего уже был не бессмысленным, а острым и злым. Губы сомкнулись, задёргались, вытянулись трубочкой, и в лицо Фандорину полетел плевок.

– Du, Scheissdreck! Kuss mich auf… [36] Ты, дерьмо! Поцелуй меня в…! (нем.)

Хриплый выкрик оборвался, когда Фандорин коротко пырнул смельчака прямой ладонью в горло. Злой блеск в глазах погас, голова глухо стукнулась затылком о землю.

– Вы его убили! – вскричал я в ужасе. – Зачем?

– Он все равно ничего не скажет, а у нас очень м-мало времени.

Эраст Петрович вытер со щеки плевок, стянул с убитого куртку. Бросил ему на грудь что-то белое, маленькое – я толком не разглядел.

– Скорей, Зюкин! Снимите свой мундир, бросьте. Наденьте это.

Он оторвал свои седые усы и брови, швырнул на землю боцманскую тужурку и оказался под ней в полусюртуке с узкими погончиками, на фуражку прицепил кокарду, и я вдруг понял, что фуражка вовсе не морская, а полицейская.

– Вам не хватает шашки, – заметил я. – Полицейский офицер не может быть без шашки.

– Будет вам и шашка. Чуть п-позже. – Фандорин схватил меня за руку и потащил за собой. – Быстрей, Зюкин, быстрей!

Жалко было бросать добротный мундир на землю, и я повесил его на ручку ворот – кому-нибудь пригодится.

Эраст Петрович оглянулся на бегу:

– Орден!

Я снял с шеи Владимира, сунул в карман.

– Куда мы спешим? – крикнул я, бросившись вдогонку.

Ответа не последовало.

Мы выбежали из переулка обратно на Мясницкую, однако перед самым почтамтом повернули в какие-то ворота. За ними оказался узкий каменный двор, в который выходило несколько служебных дверей.

Утащив меня в угол, за большие мусорные ящики, доверху набитые коричневой обёрточной бумагой и обрывками шпагата, Фандорин вынул часы.

– Девять минут д-десятого. Быстро управились. Он наверняка ещё не выходил.

– Кто он? – спросил я, тяжело дыша. – Линд?

Фандорин сунул руку прямо в мусорный бак, достал оттуда узкий и длинный свёрток. Внутри оказались портупея и полицейская шашка.

– Наш знакомый из Poste restante. Это он, разве вы не поняли?

– Он – доктор Линд? – поразился я.

– Нет, это человек Линда. Всё оказалось очень просто, проще, чем я п-предполагал. И загадка с письмами разъясняется. Теперь понятно, почему письма попадали в Эрмитаж без штемпеля. Почтовый служитель, работающий на Линда – назовём этого человека для краткости Почтальоном – просто подкладывал их в мешок с корреспонденцией для Калужской части. И наше с вами сегодняшнее письмо тоже сразу попало к нему в руки. Он з-заметил, как вы курсируете подле окошка и дал знать Линду, а тот подослал своих людей, которые терпеливо д-дожидались вас на улице. Вернее, дожидались они Фандорина, поскольку думали, что это я.

– Но…Но как вы обо всем этом догадались? Он самодовольно улыбнулся.

– Я сидел в чайной напротив почтамта. Ждал, пока вы выйдете за человеком, который заберёт п-письмо. Время шло, а вы всё не выходили. Такая медлительность со стороны Линда показалась мне странной. Ведь он заинтересован во встрече не меньше, чем я. Из входивших в почтамт никто там долго не задерживался и никого подозрительного я не заметил. Интересное началось с появления двух известных вам господ, которые прибыли без четверти четыре. Причём пришли они вместе, а затем разделились. Один сел в моей чайной, через два стола, попросив по-немецки место подле окна. Г-глаз не сводил с дверей почтамта, по сторонам не смотрел вовсе. Второй на минутку заглянул в здание и присоединился к первому. Получалось, что вы обнаружены, однако интереса к содержанию письма люди Линда почему-то не проявляют. Я думал об этом довольно долго и в конце у меня возникла г-гипотеза. Перед самым закрытием я отправился её проверить. Вы видели, как Почтальон на меня уставился, когда я назвался предъявителем казначейского билета? Это явилось для него полнейшей неожиданностью, поскольку никакого предъявителя быть не могло – уж он-то это знал доподлинно. Почтальон не совладал с мимикой и тем самым себя выдал. Надо полагать, что он-то и есть русский помощник доктора, составивший игривое объявление в газету. Именно Почтальон и выведет нас к Линду.