Кэндис Проктор - Почему исповедуются короли

– Не знаю, смогу ли я это сделать. Столько времени прошло…

Рассмеявшись, она толкнула его на спину, раненная голова утонула в мягкой подушке. Тело Алекси золотисто сияло в свете свечи, когда она оседлала его.

– Тогда позволь сделать это мне.

Она склонилась, чтобы поцеловать его снова, принялась нежно оглаживать. И когда настало время, приняла его в себя.

Почувствовав, как обволакивают его тепло и любовь, Гибсон отдался своей страсти, отдался Алекси, целиком захваченный щедростью, с которой она себя дарила. Наконец ее голова откинулась назад, рот приоткрылся, а веки опустились, ритмичные сокращения внутри ее тела потянули его в пропасть заодно с ней, и тут он понял, что на самом деле от нее получил – самого себя.

* * * * * * * *

Позже они лежали в объятиях друг друга и говорили обо всем подряд: о его детстве в Ирландии, о ее скитаниях с Великой армией по Испании, о том, как огорчительно, что в Англии она не может практиковать многие свои врачебные умения.

– Ты могла бы вернуться в Италию, – сумел произнести Гибсон, хотя от крамольной мысли сводило кишки и перехватывало горло, словно его опять душили. – Или в Германию. У них ведь тоже с давних пор заведено, что женщина может быть врачом наравне с мужчинами, в Германии, да?

– Да, у них так заведено.

Алекси немного помолчала. Она лежала на боку, опершись на локоть. Невесомо проведя свободной рукой по его обнаженной груди, она выдохнула:

– Я кое о чем тебе не рассказала. А это, наверное, может помочь выяснить, что же случилось с моим братом.

Гибсон лежал, утопая в приятной полудреме, согретый и удовлетворенный. Теперь он сразу встревожился.

Молча выслушал рассказ Алекси. Потом заключил:

– Ты должна пойти с этим к Девлину.

Она нависла над ним, опираясь на обе руки, чтобы лучше видеть его лицо.

– С ума сошел? Лорд Джарвис – отец его жены!

– Да, верно. Но Девлин не союзник Джарвису. Скорее, наоборот. Если кто-то и может найти убийцу твоего брата, так это Девлин. Он не допустит, чтобы причастность Джарвиса отвратила его от цели, и не выдаст тебя его светлости, если это то, чего ты боишься.

Алекси впилась в него взглядом.

– Я ему не доверяю.

Отведя тяжелую прядь волос, упавшую наперед и скрывшую ее лицо, Гибсон сказал:

– Хотелось бы на днях услышать от тебя, что же случилось между вами в Португалии. Но это не к спеху. Главное не в прошлом. Речь о мужчинах и женщинах, которые гибнут здесь, в Лондоне, прямо сейчас. Сначала твой брат, затем Кармела, теперь вот Фуше. Если знаешь что-нибудь, что может это прекратить, ты должна поделиться с Девлином.

– Ты ему доверяешь?

– Полностью. Я доверю ему свою жизнь.

Губы Алекси приоткрылись, дрожа от неуверенности, гордого упрямства и натиска воспоминаний, о которых Гибсон мог только догадываться. Затем она кивнула, и он почему-то почувствовал себя одновременно и обезоруженным, и обнадеженным.

Вечером Себастьян, устроившись в библиотеке, читал книгу Огюстена Баррюэля о Революции, когда услышал шум у входной двери. Подняв голову, он прислушался к женскому голосу с легким французским акцентом. Минуту спустя в дверях появился Морей.

– Мадам Соваж желает вас видеть, милорд. Говорит, это касательно убийства ее брата, месье Дамиона Пельтана. – Лицо дворецкого сохраняло удивительную невозмутимость. Впрочем, он состоял на службе у Себастьяна уже более двух лет, и его не легко было сбить с панталыку, так же как Тома или Калхоуна.

– Зови, – сказал Себастьян и отложил книгу.

Он вышел из-за стола, когда в комнату шагнула Алекси Соваж. Она задержалась возле двери: одна ладонь опутана шнурком ридикюля, другая – прижимает к груди потертую шаль, накинутую на плечи.

– Пожалуйста, присаживайтесь, – указал он на кресло возле камина.

Француженка покачала головой:

– То, что я хочу сказать, не займет много времени. Я здесь только из-за Пола.

Пол. Теперь она зовет Гибсона просто по имени.

Реакция Себастьяна, должно быть, отразилась на его лице, потому что подбородок Алекси поднялся.

– Он твердит, что я должна вам довериться и напрасно утаиваю сведения, которые могут помочь разобраться в случившемся с Дамионом. И что Джарвис вам тоже враг. – Помолчав, она добавила: – Надеюсь, Пол не ошибается.

Себастьян услышал шаги Геро, спускающейся к ним по лестнице, и коротко спросил:

– Что за сведения?

– За день до того, как он был убит, Дамион рассказал мне, что подслушал часть беседы между месье Вондреем и Чарльзом, лордом Джарвисом. Из услышанного стало ясно, что Вондрей ведет двойную игру – вместо того, чтобы представлять интересы Франции, намеренно подыгрывает Джарвису, который старается завести мирные инициативы в тупик.

Это хорошо, даже слишком хорошо сочеталось с тем, что рассказала Себастьяну в парке леди Питер. Однако ему трудно было принять за чистую монету откровение, исходящее от Алекси.

– Насколько я понимаю, и Андре Фуше, и Камилла Бондюрана включили в делегацию специально, чтобы не допустить подобного попустительства.

– Да. И теперь Фуше тоже мертв.

Себастьян прислонился спиной к столу, скрестив руки на груди.

– То есть вы предполагаете, что Фуше в свою очередь обнаружил двурушничество Вондрея? Или это Дамион его просветил?

– Не знаю. Но такая мысль напрашивается, не правда ли?

– А взрыв на Голден-сквер?

– Похоже, меня пытались убить, думая, будто Дамион рассказал мне все, что знал.

– И как сюда вписывается жуткое надругательство над телами? Сердце Пельтана и глаза Фуше?

– Вот это для меня загадка.

Налив два бокала бургундского, Себастьян подошел к Алекси и протянул ей один. Чуть помешкав, она взяла вино.

Он сказал:

– Вондрей вполне способен вести двойную игру, и на этом поприще он отнюдь не первый. Но вряд ли он настолько мерзок, чтобы осквернить тела своих коллег. С какой целью?

– Я и не утверждаю, что убийца – именно Вондрей.

Себастьян внимательно всмотрелся в тонкое, осунувшееся лицо Алекси. И вдруг уловил, почему она так долго скрывала от него важные сведения.

– Понимаю. Не Вондрей, а Джарвис. Поэтому вы раньше молчали? Думали, что Джарвис убийца, и боялись, что я выдам вас ему, поскольку он приходится мне тестем? Или вы подозревали, что я с ним в сговоре?

Когда француженка ничего не ответила, Себастьян вздохнул:

– Я был бы последним, кто взялся бы отрицать, что Джарвис безжалостен и жесток. Он не моргнув глазом обречет на смерть десятки тысяч людей, если решит, что это спасет Англию или, по крайней мере, удержит на пути, который он считает наилучшим. Но не могу себе представить, чтобы Джарвис вырезал сердца и выкалывал глаза своим жертвам просто ради развлечения.