Кэндис Проктор - Почему исповедуются короли

– Думаете, но не знаете наверняка.

– А по-вашему? Просто совпадение?

Себастьян покачал головой.

– Что можете рассказать о мужчине, который ее пырнул?

– Боюсь, не многое. Все произошло слишком быстро. Сначала мне показалось, что он просто подбежал сзади и толкнул Ангела, потому что хам. Знаете, такие иногда попадаются. Но потом она закашлялась, зашаталась и ухватилась за мое платье, чтобы не упасть; мне пришлось ее подхватить. К тому моменту, когда я поняла, что ее зарезали, мужчина, сделавший это, уже исчез.

Глядя вдоль ряда лип, окаймлявших дорогу, Себастьян задумался. Дальше, к югу от парка находилась казарма рекрутов, а к ней примыкал садик на заднем дворе гостиницы «Герб Гиффорда». До сих пор все убитые либо входили во французскую делегацию, либо имели с нею явную связь. Так на кой черт было нападать на Лашапеля?

Вслух он произнес:

– Кто мог хотеть убить вас? Не просто любую молли, а именно вас?

– Честно говоря, я не знаю.

Себастьян всмотрелся в накрашенное лицо придворного.

– Вы сказали магистратам, кто вы… в смысле, кто вы на самом деле?

Серена закатила глаза.

– Шутить изволите? Действительно думаете, что мне следовало назваться? Нельзя забывать, что состоится дознание. Какой наряд посоветуете мне выбрать по такому случаю? Явиться на процедуру как Серена Фокс или как Амброз Лашапель, дворянин, который фланировал по Бердкейдж-уолк в женской одежде? Так или этак, представляете, какой прием меня ждет?!

– Вряд ли любезный.

– Вы хоть знаете, скольких молли до смерти забила лондонская чернь?

– Нет. Но догадываюсь, что число изрядное.

– Угадали.

Наблюдая, как туман течет между темными стволами деревьев, Себастьян чуял запах влажной травы, мокрой мостовой и пролитой крови убитого.

– Если не желаете сказать мне, кто, по вашему мнению, это сделал, то какого черта просили магистрата известить меня о случившемся?

Неожиданная улыбка скользнула по мрачному лицу молли.

– Поразительно, сколь сильное впечатление произвело ваше имя на местных полицейских. Все они быстро сошлись во мнении, что меня следует отправить в ближайшую кутузку. Тогда я случайно произнесла ваше имя, и оно подействовало, как волшебное заклинание. До того я пыталась уговорить стражей порядка обратиться к графу Прованскому, но для них оказалось слишком трудно поверить, что некоронованный король Франции может быть связан с кем-то вроде меня. – Она помолчала. – Очевидно, вам разборчивость в связях не приписывают.

Не заостряясь на подозрении, что его имя использовано отнюдь не случайно, Себастьян встал и сказал:

– Предлагаю вам какое-то время избегать темных парков и аркад, а на крайний случай носить с собой пистолет и не терять бдительности. Если вдруг надумаете, кто заинтересован покончить с вами, то знаете, где меня найти.

Уже поворачиваясь к сэру Генри, он вдруг вспоминал загадочные речи леди Жизель на вчерашнем суаре у герцогини Клейборн. И задержался.

– Что вы можете рассказать о Темной графине?

Серена откинулась на спинку скамьи.

– Боже милостивый! А она-то здесь причем?

– Понятия не имею. Так кто она такая?

– На самом деле, никто точно не знает. Это одна из причин, почему ее называют «Темной графиней». Она живет в замке в Тюрингии и никогда не показывается при дневном свете, только мелькает за шторками темных карет. Когда она ходит по замку, то всегда скрывает лицо и одевается во все черное: черное платье, черные перчатки, черную вуаль. При ней состоит мужчина… будто бы некий граф, который, как говорят, не приходится ей ни мужем, ни любовником. Предположительно, он является ее придворным. Или хранителем.

– Хранителем?

– Хмм. Те, кто ей служат, всячески таятся. Но от слухов ничто не укроется. Говорят, ей уже за тридцать и она такая же светловолосая и голубоглазая, какой была в детстве наша дорогая Мария-Тереза. Да, и у нее отмечено пристрастие к флёр-де-лис.

Геральдические лилии или ирисы были связаны с королевским домом Франции почти тысячу лет [36] Флёр-де-лис украшал герб Франции при Капетингах и Бурбонах. Словосочетание появилось в XII веке, а сама фигура гораздо древнее. . Глаза Себастьяна сузились.

– На что вы намекаете?

– Я ни на что не намекаю. Просто пытаюсь объяснить, как могли возникнуть определенные домыслы. Путешествие освобожденной Марии-Терезы из Парижа в Вену в 1795 году держалось в секрете, как и подробности ее заключения в Тампле. Некоторые считают, что в тюрьме она подверглась насилию, забеременела и, когда революционеры ее выпустили, была вынуждена скрываться. По мнению других, тяжкие испытания так сказались на ее рассудке, что, выйдя из тюрьмы, она утратила либо способность, либо желание играть ответственную роль единственного оставшегося в живых ребенка замученных короля и королевы Франции.

– Так по этой теория Марию-Терезу подменили самозванкой, а сама она уединенно живет в германском замке?

– Да, теория такова. Хотя любому здравомыслящему человеку понятно, что это – чистый воды миф.

– Почему же?

Амброз Лашапель встретился с Себастьяном взглядом.

– Потому что любой, кто затеял бы такую опасную подмену, обязательно выбрал бы самозванку твердую духом и с непоколебимым самообладанием. В то время как Мария-Тереза, какой мир ее видел последние восемнадцать лет… – Француз пожал плечами и покачал головой, словно не желая облекать свои мысли в слова.

– Она безумна? – тихо спросил Себастьян.

Придворный растопыренными пальцами провел по волосам типично мужским жестом.

– Она не в себе. Никто не может этого отрицать. Вы обратили внимание на ее голос? Обычно рассказывают, будто он так разительно изменился, потому что она годами отказывалась разговаривать с тюремщиками, и ей перестали даваться некоторые звуки, когда время молчания прошло. Но ведь она любит похвастаться, как гордо парировала насмешки и вопросы революционеров. И как обретала поддержку свыше, твердя молитву Розария [37] Розарий – у католиков сочетание устной и мысленной молитвы, совершаемой при помощи четок. .

– Так что же случилось с ее голосом?

– Некоторые говорят, что голосовые связки пострадали от ранящих переживаний. А другие считают, что принцессу вынуждали подолгу громко кричать, и это нанесло ущерб ее голосу.

– В тюрьме ее насиловали?

– Если и так, она в этом никогда не признается. Но стоит вспомнить, что творили с ее братом… – Лашапель снова непроизвольно передернул плечами. – Я слышал из ее собственных уст, как ночь за ночью она одетой просиживала в кресле, потому что боялась раздеться и лечь в постель. Если ничего страшного не происходило, с чего бы ей бояться? Неужели вы воображаете, что мерзавцы, столь гнусно обращавшиеся с маленьким принцем, пощадили бы принцессу? Привлекательную, но ненавистную девушку, одинокую и в полной их власти?