Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Ей случалось проявлять удивительную, но приятную решимость. Сам Джордж имел привычку, хоть за конторским столом, хоть в других ситуациях, взвешивать один аргумент за другим, прежде чем принять решение. А Мод не теряла времени даром; она более четко видела – или, во всяком случае, быстрее схватывала – самую суть, и он доверял ей принимать все решения по поводу домашнего хозяйства, как доверял и все деньги, которые не тратил на одежду и конторские нужды. Сестра держала под контролем текущие расходы и ежемесячно вносила определенную сумму на банковский счет, а остальное жертвовала на благотворительность.

– Тебе не кажется, что отец не одобрил бы… такое мероприятие?

– Отец двенадцать лет как умер, – ответила Мод. – А сама я привыкла думать, что представшие перед Господом уже не таковы, какими были на земле.

Его не переставало удивлять, что Мод умеет быть настолько прямолинейной; довод ее граничил с осуждением. Джордж решил пока не спорить, а сперва обдумать все на досуге. Он вернулся к газете. Источником его знаний о спиритизме были десять-двенадцать страниц, написанных сэром Артуром, да и те он, честно сказать, прочел без особого внимания. Его неприятно поражало, что шесть тысяч зрителей намерены ждать, чтобы ушедший корифей обратился к ним через посредство спирита.

Он чурался большого скопления людей в одном месте. На ум приходили толпы в Кэнноке и Стаффорде, а также праздношатающиеся грубияны, которые после его ареста осаждали родительский дом. Вспомнил он и тех, которые, размахивая дубинками, неистово колотили в дверь кэба; вспомнил скученность Льюиса и Портленда, от которой обострялись радости одиночного заключения. В отдельных случаях он посещал публичные лекции или общие собрания солиситоров, но в целом склонность человеческих существ сбиваться в кучу говорила ему о подступающем безумии. Живя в Лондоне, городе чрезвычайно многолюдном, он старался ограничивать контакты с согражданами. Предпочитал, чтобы они поодиночке приходили к нему в контору, где его отделяли от них письменный стол и знание законов. В доме 79 по Боро-Хай-стрит ему было спокойно: на нижнем этаже – офис, на верхнем – квартира, которую он делил с сестрой.

Отличная была идея – поселиться вместе, хотя он уже не помнил, от кого она исходила. В ту пору, когда сэр Артур помогал его реабилитировать, к Джорджу приехала мать и на некоторое время остановилась у него в квартире, снятой у мисс Гуд на Мекленбург-Сквер. Но вскоре стало ясно, что ей необходимо вернуться в Уэрли, и все сочли вполне логичным, что одну родственницу сменит другая. Мод, к большому удивлению родителей, но не к его собственному, оказалась на редкость практичной. Она вела хозяйство, готовила, подменяла секретаршу, когда та отсутствовала, и выслушивала его рассказы о повседневных делах с тем же детским энтузиазмом, какой некогда проявляла в комнате для занятий. После переезда в Лондон она сделалась более общительной и более категоричной, а вдобавок, к его вящему удовольствию, научилась его поддразнивать.

– А в чем я пойду?

Ее незамедлительный ответ подразумевал, что этот вопрос она предвидела.

– В синем деловом костюме. Ты же не на похороны собираешься, да и вообще эта публика черного цвета не признает. Но проявить уважение нужно обязательно.

– Судя по всему, это огромный зал. Вряд ли мне достанется место близко к сцене.

За время их проживания под одной крышей Джордж привык выискивать возражения против уже решенных планов. Мод, со своей стороны, снисходительно смотрела на эти проволочки. Но сейчас она исчезла, и Джордж слышал, как у него над головой, в мансарде, передвигают какие-то предметы. Через несколько минут сестра поставила перед ним нечто такое, от чего у него по телу пробежала внезапная дрожь: его бинокль в запыленном футляре. Мод сбегала за тряпкой и стерла пыль; давно не чищенная кожа тускло блеснула влагой.

И в тот же миг он с сестрой оказался в Скалистом саду Аберистуита в последний абсолютно счастливый день своей жизни. Какой-то прохожий указывает им на пик Сноудон, но Джордж видит лишь восторженное личико сестры. Повернувшись к нему, она обещает купить для него бинокль. Через две недели начались его мытарства, а впоследствии, когда он вышел на свободу и они поселились на Боро-Хай-стрит, она подарила ему этот бинокль на самое первое их совместное Рождество; Джордж тогда чуть не расплакался о своей судьбе.

Он преисполнился благодарности, но вместе с тем пришел в недоумение, поскольку Сноудон был тогда за тридевять земель и ничто не сулило им с сестрой возвращения в Аберистуит. Заранее угадав такую реакцию, Мод предложила, чтобы он занялся наблюдением за птицами. Эта идея, как и все соображения Мод, поразила его своей необыкновенной практичностью, и он стал по воскресеньям после обеда выезжать в заболоченные и лесистые местности близ Лондона. Сестра считала, что ему необходимо хобби, а он считал, что ей необходимо время от времени выставлять его из дома. Пару месяцев Джордж послушно отдавал себя этому занятию, но, если честно, за птицами в полете уследить не мог, а те, что садились на ветки или на землю, как нарочно, маскировались. Кроме – и сверх – всего прочего, наиболее выгодные, с его точки зрения, места для наблюдения за птицами непременно оказывались холодными и сырыми. Кто провел три года за решеткой, тот больше не захочет для себя холода и сырости, пока не ляжет в гроб, чтобы опуститься в самые холодные и самые сырые недра. Так, по зрелом размышлении, оценивал Джордж наблюдение за птицами.

– Мне в тот день было так тебя жалко.

Джордж поднял глаза: возникший перед его мысленным взором портрет девушки двадцати одного года на фоне огорчительно невзрачных развалин валлийского замка сменился образом седеющей немолодой женщины на фоне чайника. Заметив еще одну пылинку на кожаном футляре, Мод повторно прошлась по нему тряпкой. Джордж не сводил взгляда с сестры. Порой он затруднялся сказать, кто из них кого опекает.

– Счастливый был день, – твердо сказал он, держась за это воспоминание, которое от многократного повторения вслух переросло в уверенность. – Отель «Бель-вью. Фуникулер. Жареная курица. Нежелание собирать камешки. Поездка по железной дороге. Счастливый был день.

– Я по большей части притворялась.

У Джорджа не было уверенности, что он хочет растревожить свои воспоминания.

– А я никогда не мог понять, сколько тебе известно, – ответил он.

– Джордж, я тогда уже выросла. Возможно, я и была ребенком, когда начинались наши беды, но потом успела повзрослеть. Чем мне еще было заниматься, кроме как прокручивать все это в уме? От девушки двадцати одного года, которая почти не выходит из дома, утаить ничего нельзя. Утаивать ты можешь только от себя, притворяться только перед собой – и ждать, чтобы она на это купилась.