Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– На самом деле мой отец – парс.

– Ваши ботинки облеплены грязью.

Молчание.

– На вашей бритве обнаружена кровь.

Молчание.

– На вашей куртке обнаружены покровные конские волоски.

Молчание.

– Арест вас не удивил.

Молчание.

– Надо думать, это никоим образом не связано с тем, что ваш отец индус, или парс, или готтентот.

Молчание.

– Ну что ж, сержант, похоже, арестованный исчерпал все возможности. Видимо, приберегает свое красноречие для мирового суда в Кэнноке.

Джорджа отвели в камеру, где его ожидала миска холодной похлебки. Через каждые двадцать минут он слышал, как над смотровым отверстием поднимают скрипучий щиток; каждый час – по его расчетам – отпиралась дверь и дежурный констебль заходил в камеру с проверкой.

Во время второго захода полисмен, явно по чужой указке, заговорил:

– Сочувствую, мистер Эдалджи, что вы здесь оказались, но как вам удалось проскользнуть мимо наших парней? В котором часу вы порезали лошадь?

Констебль был не из местных, а потому его сочувственная фраза не возымела действия и не удостоилась ответа.

Через час тот же полисмен сказал:

– Сэр, мой вам искренний совет: развяжите язык. Не то об этом непременно позаботятся другие.

Во время четвертого захода Джордж спросил, будут ли эти проверки длиться всю ночь напролет.

– Приказ есть приказ.

– Приказ требует не давать мне спать?

– Нет, что вы, сэр. Приказ требует охранять вашу жизнь. Мне головы не сносить, если вы что-нибудь этакое над собой сотворите.

Джордж понял, что против ежечасных вторжений он бессилен. Констебль продолжал:

– Что и говорить, всем, в том числе и вам, было бы проще, кабы вы сами себя определили, куда следует.

– Чтобы я сам себя определил? Куда же?

Констебль потоптался на месте.

– В безопасное местечко.

– А, понятно, – отозвался Джордж, вновь разозлившись. – Вы советуете мне выставить себя чокнутым. – Он не случайно выбрал это слово, памятуя, что отцу оно не по нраву.

– Так-то и для семьи было бы легче. Сами рассудите, сэр. Подумайте, каково придется вашим родителям. Они у вас, сдается мне, люди пожилые.

Дверь камеры затворилась. Джордж лег на койку, слишком изможденный и злой, чтобы уснуть. Мыслями он перенесся домой, представил, как в дверь ломятся полицейские, как наводняют все комнаты. А ведь там отец, мать, Мод. Вспомнил он и свою опустевшую, запертую контору на Ньюхолл-стрит, вспомнил секретаршу, оставшуюся не у дел. Представил, как Хорас откроет утреннюю газету. Как для обмена новостями начнут перезваниваться бирмингемские поверенные.

Но под изнеможением, гневом и страхом Джордж обнаружил у себя и другое чувство: облегчение. Если уж этому суждено было случиться, значит так тому и быть. Он оказался бессилен против мистификаторов, клеветников и подлых бумагомарателей; мало что мог он противопоставить и полицейским, которые не признавали очевидного и с презрением отмахивались от его здравых советов. Теперь эти мучители и недоумки засадили его в безопасное место, где властвуют законы Англии – здесь он в своей стихии. Здесь ему понятно, что к чему. Хотя по роду своей деятельности Джордж нечасто бывал в суде, сейчас его все же занесло на знакомую территорию. Посещая судебные процессы, он насмотрелся на рядовых граждан, которые пересохшими от ужаса губами едва лепетали свои показания перед лицом сурового и великого правосудия. Насмотрелся он и на полицейских, которые вначале, не зная сомнений, победно сверкали медными пуговицами, но усилиями ловкого адвоката на глазах превращались в лживых идиотов. Наконец, он наблюдал – нет, не просто наблюдал, а чувствовал, почти осязал – те незримые, неразрывные нити, коими связаны все служители закона. Судьи и адвокаты всех рангов, солиситоры, делопроизводители, приставы – здесь простирались их владения, здесь они общались на особом языке, малопонятном простому смертному.

Его дело, разумеется не дойдет до уголовного суда – до вотчины судей и адвокатов. У полиции нет против него ни единой улики, тогда как у него есть самое веское из всех возможных доказательство невиновности. Священнослужитель Англиканской церкви поклянется на Библии, что сын его крепко спал взаперти, когда совершались истязания животных. После чего мировые судьи только переглянутся и даже не станут удаляться на совещание. Инспектору Кэмпбеллу объявят строгое взыскание – и точка. Естественно, перед рассмотрением дела нужно заручиться услугами толкового полицейского солиситора, такого, например, как мистер Личфилд Мик – вполне подходящая кандидатура. Дело закроют, назначат выплату судебных издержек – и можно будет выйти на свободу с незапятнанной репутацией, а потом прочесть в газетах суровую критику в адрес полиции.

Нет, это чересчур легкомысленно. Не стоит уподобляться наивным обывателям и забегать слишком далеко вперед. Рассуждать нужно так, как положено человеку его профессии. Нужно просчитать возможные домыслы полицейских, сообщить все необходимые подробности нанятому солиситору, предусмотреть допущения следственного суда. Нужно с абсолютной точностью вспомнить перемещения, поступки, слова – как свои, так и чужие – за весь период вменяемой ему преступной деятельности.

Джордж методично перебрал в памяти последние двое суток, готовясь доказать, вне всяких обоснованных сомнений, наипростейшее и наименее противоречивое из всех событий. Он составил в уме список нужных свидетелей: его секретарша, сапожник мистер Хэндс, начальник станции мистер Мерримен. Любой, кто видел его за каким-либо занятием. Да тот же Маркью. Он вполне сгодится, если мистер Мерримен не сможет подтвердить, что Джордж сел на поезд в 7:39 до Бирмингема. Джозеф Маркью догнал его на перроне и просил пропустить ближайший поезд, чтобы дождаться инспектора Кэмпбелла. Сам бывший полицейский, Маркью теперь заделался трактирщиком; вполне возможно, что он записался в ряды специальных констеблей, хотя напрямую об этом не говорил. Джордж спросил, что от него нужно Кэмпбеллу, но Маркью изобразил неведение. Пока Джордж обдумывал, как быть дальше, и гадал, что думают об этой беседе его попутчики, Маркью вдруг взял развязный тон и сказал что-то вроде… нет, не что-то вроде, а слово в слово: «Да ладно вам, мистер Эдалджи, неужели так сложно в кои-то веки устроить себе выходной?» Джордж еще подумал: если хотите знать, сударь, я устроил себе выходной ровно две недели назад, чтобы свозить сестру в Аберистуит, но если уж на то пошло, я сам решу, когда мне устраивать выходной, или же посоветуюсь с отцом, но никак не со стаффордширским полицейским управлением, которое в последнее время ведет себя не слишком учтиво. А вслух он только объяснил, что на Ньюхолл-стрит его ждут неотложные дела, и сел в подошедший поезд 7:39, оставив Маркью стоять на перроне.