Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– С вашего позволения, могу кое-что предложить, мистер Эдалджи.

– Прошу вас.

– Ко мне, как вы, очевидно, догадываетесь, обращается немало клиентов, оказавшихся примерно в таком же положении; большинству из них подавай газетные репортажи о ходе процесса. Обвиняемый их читает – и начинает слегка горячиться. В подобных случаях я всегда советую прочесть соседнюю колонку той же рубрики. Мне кажется, зачастую это полезно.

– Соседнюю колонку той же рубрики? – Взгляд Джорджа скользнул немного левее, к заголовку «Исчезновение женщины-врача». И к подзаголовку: «Новых сведений о мисс Хикмен нет».

– Читайте вслух, – распорядился мистер Мик.

– «В деле об исчезновении мисс Софи Франсес Хикмен, работавшей хирургом в Королевской общественной больнице, до сих пор не появилось новых сведений…»

Мик заставил своего подопечного прочесть всю колонку целиком. Слушал сосредоточенно, вздыхал, качал головой и временами даже ахал.

– Но, мистер Мик, – сказал Джордж, дойдя до конца, – разве я могу этому верить, зная, какие нелепости пишут обо мне?

– Вот и я о том же.

– Но даже если так… – Взгляд Джорджа как магнитом притягивала колонка, отведенная ему самому. – Даже если так… «Обвиняемый, как свидетельствует его фамилия, человек восточного происхождения». Меня, похоже, выставляют китайцем.

– Обещаю, мистер Эдалджи: если вас хоть раз назовут китайцем, я без лишнего шума укажу на это редактору.

В следующий понедельник Джорджа повезли из Стаффорда в Кэннок. На сей раз толпа бесновалась. Мужчины бежали рядом с двуколкой и подпрыгивали, норовя заглянуть внутрь; иные колошматили в дверь и размахивали палками. Джордж нервничал, но конвойные и бровью не вели.

В суд прибыл сам капитан Энсон; Джордж все время ощущал на себе гневный взгляд этой подтянутой, авторитетной фигуры. В связи с тяжестью совершенного преступления члены магистрата затребовали трех отдельных поручителей. Отец Джорджа усомнился, что найдет сразу троих. Поэтому магистрат перенес заседание в Пенкридж с отсрочкой ровно на одну неделю.

В Пенкридже мировые судьи уточнили условия освобождения под залог. Сумму залога распределили следующим образом: двести фунтов стерлингов от Джорджа, по сто фунтов от отца с матерью по отдельности и еще сто – из стороннего источника. Но здесь фигурировало четверо поручителей, а не трое, как было объявлено в Кэнноке. Джорджу виделся в этом какой-то фарс. Не дожидаясь мистера Мика, он попросил слова сам.

– К освобождению под залог я не стремлюсь, – объявил он мировому суду. – Мне поступило несколько предложений помощи, но я предпочитаю обойтись без залога.

Предварительное слушание назначили на четверг, третье сентября, в Кэнноке. Во вторник явившийся на свидание со своим клиентом мистер Мик принес дурную весть.

– Добавлено второе обвинение: угроза убийством из огнестрельного оружия сержанту Робинсону, проживающему в Хеднесфорде.

– На лугу рядом с моей обувью нашли еще и ружье? – Джордж не верил своим ушам. – Угроза убийством из огнестрельного оружия? Угроза сержанту Робинсону? Да я никогда в жизни не прикасался к оружию и, насколько могу судить, в глаза не видел сержанта Робинсона. Мистер Мик, они что, разом свихнулись? Как прикажете это понимать?

– Понимать это надо так, – начал мистер Мик, как будто его клиент не разразился негодующей тирадой, а просто задал обыкновенный, неторопливый вопрос. – Надо понимать, что мировой суд безусловно вынесет решение о содержании под стражей до суда. При всей слабости доказательной базы освобождение из-под стражи теперь крайне маловероятно.

Позднее Джордж вернулся на лазаретную койку. Невозможность поверить в происходящее терзала его хуже любой болезни. Как они могли так с ним поступить? Как могли хотя бы отдаленно такое заподозрить? Злоба была для него столь малознакомым чувством, что он не знал, против кого ее направить: против Кэмпбелла и Парсонса, или против Энсона, или против полицейского солиситора, или против мировых судей? Для начала сгодились бы мировые судьи. Если верить Мику, они безусловно оставят его под стражей – как полоумные, как марионетки или автоматы. Но в конце-то концов, кто такие мировые судьи? У них даже нет юридического образования. В большинстве своем это напыщенные дилетанты, облеченные кратковременной властью.

Он даже воспрял духом от этих презрительных слов, но тут же устыдился. Вот почему гнев – это грех: он ведет к неправде. В Кэнноке мировые судьи ничем не лучше и не хуже любых других; а кроме того, они не произнесли ни единого слова, которое могло бы вызвать у него справедливый протест. Чем больше он о них размышлял, тем увереннее вновь переходил на профессиональные позиции. Недоверие сменилось явным разочарованием, а потом и отстраненными практическими соображениями. Если дело направят в суд вышей инстанции, оно даже к лучшему. Чтобы свершилось правосудие, чтобы допустившие произвол не остались безнаказанными, требуются юристы другой квалификации, а также соответствующая обстановка. Обстановка в кэннокском мировом суде выглядела насмешкой. Прежде всего, сам зал заседаний был размером с классную комнату в доме викария. Даже отгороженной скамьи подсудимых там не было: для обвиняемого ставили стул посреди зала.

Именно туда его и усадили утром третьего сентября; ощущая на себе со всех сторон чужие взгляды, Джордж не знал, с кем себя сравнить: с записным отличником или с безнадежным тупицей. Инспектор Кэмпбелл дал расширенные показания, но по большому счету не отступил от своих прежних слов. Зато от констебля Купера поступили новые сведения – о том, как через считаные часы после обнаружения искалеченного животного он нашел ботинок подсудимого с характерно стоптанным каблуком. Отпечаток подошвы он сравнил со следами, оставленными на лугу возле загубленного пони, а также со следами возле деревянных мостков близ дома викария. А как он это сделал: да просто вдавил башмак мистера Эдалджи каблуком в сырую почву и вытащил – следы полностью совпали.

Потом сержант Парсонс подтвердил, что возглавлял отряд из двадцати констеблей-добровольцев, сформированный для поимки банды изуверов. Он рассказал, как при обыске спальни в доме Эдалджи обнаружил футляр с четырьмя бритвами. На одной имелись еще не высохшие бурые пятнышки, а к лезвию прилипла пара волосков. Сержант указал на это Эдалджи-старшему, и тот принялся вытирать лезвие большим пальцем.

– Неправда! – вскричал викарий, поднимаясь с места.

– Не перебивайте, – одернул его инспектор Кэмпбелл, опередив судей.

Продолжив свои показания, сержант Парсонс дошел до того момента, когда задержанного доставили в пересыльную тюрьму Бирмингема на Ньютон-стрит. Повернувшись к нему, Эдалджи сказал: «Надо думать, это происки мистера Локстона. Я добьюсь, чтобы он сел на скамью подсудимых, прежде чем мне вынесут приговор».