Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Но была и другая причина не спешить с освобождением. Все знали, где он находится, в любое время суток за ним велось наблюдение, о чем делались соответствующие записи. Случись сейчас новое злодеяние, всем стало бы ясно, что цепь этих событий не имеет к нему ни малейшего отношения. А если первый пункт обвинения рассыплется, то и второй пункт – нелепое утверждение, будто он грозился застрелить человека, которого в глаза не видел, – придется снять. Странное было ощущение: ловить себя на том, что он, адвокат-солиситор, надеется на очередную резню домашнего скота, однако следующее преступление такого рода обещало ему кратчайший путь к свободе.

Но если дело все же дойдет до уголовного суда, то, по крайней мере, сомнений относительно вердикта не останется. К Джорджу вернулись и самообладание, и оптимизм; он мог больше не притворяться ни с мистером Миком, ни с родителями. Ему уже виделись газетные заголовки. «ЖИТЕЛЬ ГРЕЙТ-УЭРЛИ ОПРАВДАН». «ПОЗОРНАЯ ТРАВЛЯ МЕСТНОГО СОЛИСИТОРА». «СВИДЕТЕЛЬСТВА ПОЛИЦЕЙСКИХ ПРИЗНАНЫ НЕДОБРОСОВЕСТНЫМИ». А то и: «ГЛАВНЫЙ КОНСТЕБЛЬ УХОДИТ В ОТСТАВКУ».

Мистер Мик не без труда убедил Джорджа не обращать внимания на то, каким изображают его в прессе. А двадцать первого сентября газетные домыслы вообще утратили важность, поскольку в этот день на ферме мистера Грина было вспорото брюхо и выпущены кишки еще одной лошади. Джордж воспринял эту весть с осторожным ликованием. Он уже слышал скрежет отпираемых замков, представлял, как втягивает в себя утренний воздух и обнимает пахнущую пудрой мать.

– Наконец-то получено доказательство моей невиновности, мистер Мик.

– Это не совсем так, мистер Эдалджи. Думаю, не стоит опережать события.

– Но я сижу за решеткой…

– …что в глазах суда доказывает только лишь вашу непричастность к истязанию лошади мистера Грина.

– Нет, это истязание доказывает определенную закономерность, которая наблюдалась и до, и после нападения на шахтерского пони, а потому, как теперь стало ясно, никоим образом не связана со мной.

– Я-то с этим не спорю, мистер Эдалджи. – Солиситор оперся подбородком на кулак.

– Но?

– Но в такие моменты, с моей точки зрения, полезно просчитать возможные доводы обвинения.

– И что же может заявить обвинение?

– Ну, например: вечером семнадцатого августа ответчик, возвращаясь от сапожника, дошел до фермы мистера Грина.

– Да, именно так.

– Мистер Грин является соседом ответчика.

– Верно.

– В таком случае что может быть выгоднее для ответчика в его нынешнем положении, чем покалеченная лошадь в непосредственной близости от дома викария – ближе, чем в любом из предыдущих эпизодов?

Личфилд Мик наблюдал за реакцией Джорджа.

– Вы хотите сказать, что я подстроил свой арест отправкой анонимных писем, приписав себе злодеяния, которых не совершал, а затем, чтобы отвести от себя подозрения, вынудил кого-то изувечить лошадь?

– В общих чертах да, мистер Эдалджи.

– Но это курам на смех. А с Грином я даже незнаком.

– Я всего лишь показываю вам, как сторона обвинения может посмотреть на данные обстоятельства. При желании. А такое желание безусловно возникнет. Полиция ведь обязана изловить преступника, верно?

– Газеты в открытую намекают, что последний эпизод делает все обвинения беспочвенными. Если преступника найдут и он признает свою вину, значит я выйду на свободу?

– Если все так и произойдет, то да, мистер Эдалджи, вас освободят, согласен.

– Понимаю.

– Есть и кое-что еще. Вам знакома фамилия Дарби? Капитан Дарби?

– Дарби. Дарби. Нет, не припоминаю. Инспектор Кэмпбелл задавал мне вопросы про какого-то Капитана. Быть может, это он и есть. А что?

– Опять началась рассылка писем. Буквально всем и каждому. Даже министру внутренних дел. И все как одно за подписью «Дарби, капитан Уэрлийской банды». В них говорится, что изуверства будут продолжены. – От мистера Мика не укрылось выражение глаз Джорджа. – Нет-нет, мистер Эдалджи, просто теперь обвинение волей-неволей признает, что эти послания почти наверняка писали не вы.

– Похоже, нынче утром вы задались целью лишить меня всякой уверенности, мистер Мик.

– У меня нет такого намерения. Но вы должны готовиться к тому, что суда нам не избежать. И ввиду этого мы заручились услугами мистера Вачелла.

– О, это добрая весть.

– Думаю, он не подведет. Помогать ему будет мистер Гауди.

– А кто будет представлять обвинение?

– К сожалению, мистер Дистэрнал. И мистер Харрисон.

– Дистэрнал – это для нас плохо?

– Если честно, я бы предпочел кого-нибудь другого.

– Мистер Мик, теперь мой черед вас приободрить. Судебный обвинитель, даже самый жесткий, не слепит кирпичей без соломы.

Личфилд Мик обратил к Джорджу искушенную улыбку.

– За те годы, что я подвизаюсь в судах, мистер Эдалджи, у меня перед носом кирпичи лепились из самых разных материалов. О некоторых вы даже не подозреваете. Для мистера Дистэрнала не станет препятствием отсутствие соломы.

Даже перед лицом этой надвигающейся угрозы Джордж, вынужденный коротать оставшиеся до суда недели в Стаффордской тюрьме, пребывал в спокойном расположении духа. Обращались с ним уважительно, дни подчинялись определенному распорядку. Джорджу доставляли газеты и корреспонденцию; вместе с мистером Миком он готовился к процессу; ожидал развития событий в деле Грина и пользовался своим правом получать книги. Отец принес ему Библию, мать – однотомник Шекспира и однотомник Теннисона. Прочтя оба последних издания, он от нечего делать взялся за бульварные детективы, подсунутые ему надзирателем. Этот же надзиратель дал ему потрепанную книжку под названием «Собака Баскервилей»; эту повесть Джордж нашел превосходной.

Теперь он без содрогания листал утреннюю прессу, так как его фамилия на время сошла с газетных полос. Джордж с интересом узнал, что в кабинете министров произошли перестановки, что на Бирмингемском музыкальном фестивале исполнялась новая оратория Эдуарда Элгара, что в Англии гастролирует Буффало Билл со своим шоу.

За неделю до суда к Джорджу пришел жизнерадостный толстяк мистер Вачелл, судебный адвокат высшего ранга, имеющий двадцатилетний опыт выступлений в мидлендских судах.

– Как вы расцениваете мои шансы, мистер Вачелл?

– Я расцениваю их положительно, мистер Эйдлджи, вполне положительно. Могу сказать, что развернутая против вас кампания – верх позора и некомпетентности. Конечно, на процессе я прямо так высказаться не смогу. А вместо этого сосредоточусь на тех пунктах, где наши позиции видятся мне наиболее сильными.

– И каковы, по-вашему, эти пункты?

– Я бы выразился так, мистер Эйдлджи. – На губах адвоката появилась улыбка, граничащая с усмешкой. – Никаких улик, изобличающих вас в совершении данного преступления, нет. Никакого мотива к совершению данного преступления у вас не было. И потенциальных возможностей для совершения данного преступления тоже не было. Перед судьей и присяжными я слегка блесну красноречием. Но защита будет строиться именно на этих тезисах.