Джулиан Барнс - Артур и Джордж

– Год и три месяца.

– Год и три месяца. Большое спасибо.

Джордж едва не захлопал в ладоши. Сейчас, как и все это время, он смотрел на мистера Вачелла, но не мог поймать его взгляд. По всей вероятности, этого не предполагал судебный этикет, но, возможно, мистер Вачелл уже планировал допрос следующего свидетеля.

До конца вечернего заседания все, похоже, шло своим чередом. Суду были выборочно зачитаны анонимные письма, и Джордж убедился, что ни один здравомыслящий человек не заподозрил бы в нем автора этих пасквилей. Взять хотя бы послание от адресата, называющего себя «Поборником Правосудия», которое он передал Кэмпбеллу: «Джордж Эдалджи, я тебя не знаю, но иногда вижу на железной дороге и догадываюсь, что при знакомстве ты бы мне не понравился – туземцев не люблю». Ну мог ли он своей рукой такое написать? За этим последовала еще более нелепая атрибуция авторства. В зачитываемом письме содержалось будто заимствованное из дешевого романа описание законов так называемой уэрлийской банды: «Все они, повторяя за Капитаном, приносят жуткую клятву скрытности, и каждый говорит: „Чтоб мне сдохнуть на месте, коли проболтаюсь“. Джордж решил положиться на присяжных: пусть сами делают вывод, может солиситор выражаться таким слогом или нет.

Мистер Ходсон, владелец мелочной лавки, показал, что видел Джорджа, когда тот шел в Бриджтаун к мистеру Хэндсу, и что стряпчий был одет в старую домашнюю куртку. Но вслед за тем сам мистер Хэндс, у которого Джордж провел около получаса, заявил, что никакой куртки на его заказчике не было. Еще двое свидетелей также сообщили, что видели его в тот вечер, только не запомнили, как он был одет.

– Сдается мне, другая сторона меняет позицию, – сказал мистер Мик, когда судебное заседание окончилось. – Чувствую, появилась какая-то задумка.

– Какого рода? – спросил Джордж.

– В Кэнноке обвинение утверждало, что на луг вы пришли еще до ужина, во время своей обычной прогулки. Потому-то и было вызвано такое количество свидетелей, видевших вас и здесь и там. Взять хотя бы ту любовную парочку, помните? Сюда их не позвали, и не только их. И еще: на предварительных слушаниях звучала одна-единственная дата: семнадцатое. Теперь в обвинительном заключении говорится «в ночь с семнадцатого на восемнадцатое». Решили подстраховаться. Как я вижу, склоняются к ночному времени. Вероятно, у них в запасе есть нечто такое, о чем мы не догадываемся.

– Мистер Мик, не важно, куда они склоняются и почему. Если им по нраву вечернее время, то у них нет ни единого свидетеля, который бы повстречался со мной вблизи луга. А если им по нраву ночное время, то пусть попробуют оспорить показания моего отца.

Пропустив мимо ушей слова клиента, мистер Мик продолжил размышления вслух:

– Конечно, им не обязательно склоняться либо к одному, либо к другому. Они могут просто обрисовать возможности перед присяжными. Однако в этот раз больше внимания уделяется следам. Следы пригодятся в том случае, если обвинение склонится ко второму варианту, поскольку ночью лил дождь. И если ваша старая куртка из влажной стала мокрой, это лишь подтверждает мое предположение.

– Тем лучше, – сказал Джордж. – Во время вечернего заседания мистер Вачелл разнес в пух и прах констебля Купера. А если мистер Дистэрнал будет гнуть ту же линию, то ему останется только утверждать, что священник Англиканской церкви говорит неправду.

– Если позволите, мистер Эдалджи… Не надо думать, что все так просто.

– Но это действительно просто.

– Вы готовы поручиться, что ваш отец в добром здравии? С точки зрения психики?

– Это самый здравый из всех известных мне людей. А почему вы спрашиваете?

– Подозреваю, что для него это будет важно.

– Вы не поверите, насколько здравыми могут оказаться индусы.

– А ваша мать? А сестра?

Утреннее заседание второго дня началось с показаний трактирщика Джозефа Маркью, бывшего констебля. Он рассказал, как инспектор Кэмпбелл направил его на железнодорожную станцию Грейт-Уэрли-Чёрчбридж и как подсудимый отказался дожидаться следующего поезда.

– Объяснил ли он вам, – спросил мистер Дистэрнал, – какие дела оказались столь важными, что заставили его отклонить неотложную просьбу инспектора полиции?

– Нет, сэр.

– Вы повторили ему просьбу задержаться?

– Повторил, сэр. Я даже предложил ему в порядке исключения устроить себе выходной. Но он отказался менять свои планы.

– Понятно. Скажите, мистер Маркью, в тот момент произошло что-нибудь примечательное?

– Да, сэр. К нам подошел стоявший на перроне человек и сообщил, что, по слухам, ночью полоснули ножом еще одну лошадь.

– И куда был направлен ваш взгляд, когда тот человек сообщил свою весть?

– Мой взгляд был направлен прямо на подсудимого.

– Вы можете описать суду его реакцию?

– Могу, сэр. Он заулыбался.

– Он заулыбался. Он заулыбался, услышав, что покалечена еще одна лошадь. Вы в этом уверены, мистер Маркью?

– Еще бы, сэр. Абсолютно уверен. Он заулыбался.

Джордж подумал: «Но это неправда. Я же знаю, что это неправда. Мистер Вачелл обязан доказать, что это неправда».

Опыт подсказывал мистеру Вачеллу, что с ходу отметать такие показания нельзя. Поэтому он сосредоточился на личности человека, якобы подошедшего к Маркью и Джорджу. Кто таков, откуда взялся, куда ехал? (Подразумевалось: почему его нет в зале суда?) Сначала посредством намеков и пауз, а потом и напрямую мистер Вачелл сумел выразить неподдельное изумление тем, что содержатель питейного заведения, а в прошлом полисмен, с широчайшим кругом знакомств в тех местах, оказался неспособен опознать этого полезного, но таинственного субъекта, который мог бы подтвердить его причудливое и тенденциозное заявление. Но выжать из Маркью нечто большее защита не сумела.

Затем по указанию мистера Дистэрнала сержант Парсонс повторил фразы подсудимого насчет ожидаемого ареста и его же заявление, якобы сделанное в бирмингемской камере предварительного заключения, о том, что он упечет за решетку мистера Локстона, прежде чем выйдет сам. Никто даже не сделал попытки объяснить, кто такой этот пресловутый Локстон. Еще один участник уэрлийской банды? Еще один полицейский, которого Джордж грозится застрелить? Фамилия эта повисла в воздухе, и присяжные вольны были думать что угодно. Некий констебль Мередит, чьего имени и лица Джордж совершенно не помнил, процитировал какое-то безобидное высказывание насчет освобождения под залог, услышанное им от Джорджа, но воспроизвел его так, что оно прозвучало изобличением. Вслед за тем Уильям Грейторекс, «пышущий здоровьем юный англичанин с открытым загорелым лицом и приятными манерами», повторил историю о том, как Джордж, глядя из окна вагона, проявил непонятный интерес к мертвым лошадям мистера Блуитта.