Дэвид Моррелл - Властелин ночи

Ее щека покраснела и распухла, два темных шва протянулись поперек раны.

– Очень остроумно. Но это название можно трактовать и как избавление от страданий с помощью воды.

– Давайте не будем говорить о страдании, – попросил Де Квинси.

Доктор жестом приказал помощникам обернуть Любителя Опиума мокрыми простынями. Тот какое-то время еще продолжал дрожать. Но вскоре его руки и ноги были обездвижены. Не считая открытого лица, он напоминал теперь мумию из Британского музея.

Помощники уложили Де Квинси спиной на стол, установили металлические ограждения, чтобы он не скатился на пол, а затем полили обвивающее его простыни водой из ведра.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовался доктор Уэйнрайт.

– Холодно, – ответил Де Квинси все еще дрожащим голосом.

– Это ненадолго. Тепло вашего тела должно нагреть воздух под простынями.

Помощники принесли мокрые полотенца и накрыли ими простыни.

– Да, – согласился Де Квинси. – Я чувствую, что начинаю согреваться.

– Скоро все токсины выйдут наружу, – заявил доктор Уэйнрайт. – Все яды, скопившиеся в вашем организме, и в особенности лауданум, будут обезврежены.

– Я вспотел.

– Превосходно! Мы сделаем из вас нового человека всего за несколько часов!

– Доктор Уэйнрайт, – спросила Эмили. – Как долго вы занимаетесь гидропатией?

– Сразу после получения диплома врача в Эдинбургском университете я отправился в Греффенберг, чтобы изучить методы Винценца Присница в его лечебнице.

– А когда вы открыли свою клинику?

– Два с половиной года назад. Кое-кто из пэров убедил меня сделать это, уверяя, что нуждается в моем лечении. А почему вы спрашиваете?

– Я просто пытаюсь отвлечь отца. Как тебе там, под этими простынями, отец?

– Тепло. Очень тепло.

– Вот и чудесно, – подтвердил доктор Уэйнрайт. – Все токсины будут выведены.

– Я и в самом деле чувствую, что они выводятся, – отозвался Де Квинси, запеленатый в тугой кокон из мокрых простыней и полотенец.

– Доктор, миссис Ричмонд собиралась познакомить нас с вами завтра, то есть теперь уже сегодня, – сказала Эмили. – Джентльмен, у которого мы остановились в Лондоне, владеет прекрасной библиотекой. Узнав, что нас удостоят чести познакомиться с вами, я прочитала кое-какие книги о гидропатии.

– Я восхищен вашей любознательностью, мисс Де Квинси.

– Меня озадачило то, что мистер Присниц, строго соблюдавший принципы гидропатии, скончался в возрасте всего пятидесяти одного года, в то время как моему отцу, порой выпивавшему по шестнадцать унций лауданума в день, сейчас шестьдесят девять лет и он ежедневно проходит пешком не меньше пятнадцати миль.

– Вчера я совсем не гулял, – в отчаянии проговорил Де Квинси. – Может быть, именно поэтому и случился такой тяжелый приступ.

– У некоторых людей более крепкий организм, чем у других, – отметил доктор Уэйнрайт. – Вы настоящий медицинский феномен, мистер Де Квинси.

– Возможно, меня защищает лауданум. Мне ужасно хочется пошевелить руками или ногами.

– Через три часа мои помощники распеленают вас.

– Крысы, – пробормотал Де Квинси.

– Что? – не понял доктор.

– Крысы грызут мои внутренности.

– Уверяю, метод влажного обертывания истребит всех крыс.

Де Квинси застонал, его лицо скривилось, и тонкие морщины словно бы стали глубже.

– Который теперь час? Скоро ли откроются магазины? Эмили, когда ты купишь мне…

Доктор Уэйнрайт в протестующем жесте поднял руки:

– Полагаю, мы не станем так быстро сдаваться. У нас в запасе еще несколько часов, что плохого в том, чтобы продолжить процедуры?

– Мне очень жарко под вашими простынями.

– Вот и прекрасно!

Не обращая внимания на дождь, русский остановился у боковой двери среднего здания. Большинство замков можно открыть одним из полудюжины типовых ключей. Он добился успеха с третьей попытки.

Осторожно приоткрыв дверь, он заглянул внутрь, но там его поджидала только темнота. Два его помощника прижались к стене, чтобы их кто-нибудь случайно не заметил. Русский зашел внутрь.

– Наденьте пальто, Гарольд, – приказал Райан. – Вы пойдете вместе с нами в клинику.

– Я никуда не пойду.

– Поймите, теперь, когда я арестовал вас, наше положение изменилось, – объяснил Райан. – Да, вы пэр, а я простой человек, но если вы будете сопротивляться, я заявлю, что вы пытались бежать. Мой помощник подтвердит это. Правда ведь, сержант Беккер?

– Абсолютная правда, инспектор Райан. Он пытался сбежать.

– Мало того что все мои действия будут оправданы, но попытка к бегству убедит всех, что вы действительно виновны, Гарольд.

– Но я не убивал своего отца!

– Разумеется. Каждый, кто отправляется на виселицу, клянется в своей невиновности.

– На виселицу? Подождите! Хорошо, я признаюсь, что разгладил подушку и смахнул табачные крошки, но я сделал это для того, чтобы меня не заподозрили в убийстве.

– Вы добились лишь того, что теперь вас будут подозревать еще сильней.

– Клянусь, меня не было в комнате, когда умер мой отец! – воскликнул Гарольд. – Должно быть, она украла немного моего табака и… Это сделала она.

– Она?

– Стелла. Это она убила моего отца.

– Зачем ей это могло понадобиться? Имущество вашего отца было в доверительном управлении?

Райан имел в виду общепринятую практику составления договора, согласно которому все имущество переходит старшему наследнику по мужской линии, не позволяя ему при этом продать наследство. Новый владелец может, в свою очередь, составить такой же договор, не позволяющий уже своему наследнику продать землю.

– Да, имущество в доверительном управлении.

– В таком случае только вам как единственному наследнику была выгодна смерть вашего отца, – продолжал Райан. – Чего добилась бы леди Кавендейл? Ничего. Как и любая вдова, она всецело зависела бы от милости наследника, а нам известно, как вы к ней относитесь. Вы выставили ее из дома под дождь с градом.

По лестнице торопливо спустился слуга с двумя саквояжами в руках.

– Мистер Де Квинси и его дочь оставили свои вещи, когда уходили.

– Благодарю вас, – сказал Беккер.

Райан открыл саквояж, подписанный именем Де Квинси.

– Что вы делаете? – спросил Беккер, потрясенный таким неуважением к чужой собственности.

– Просто хочу убедиться, что все на месте. – Инспектор показал бутылочку с лауданумом. – Могли бы вы три месяца назад предположить, что я буду беспокоиться о том, чтобы отец Эмили получил свой опиум?

– Да, с тех пор многое изменилось, – усмехнулся сержант, но тут же поморщился и коснулся рукой окровавленной губы.

– Простите меня за то, что ударил вас, Джозеф. Вы были правы. Я все-таки сделал то, о чем потом буду жалеть.