Антон - Проклятие Дома Ланарков

Но более всех присутствующих поразил своим поступком жених покойницы, молодой человек в форме лейтенанта королевского военно-воздушного корпуса. На отпевание он явился с опозданием. Сразу прошёл к гробу, будто не замечая никого вокруг себя. При его появлении в храме по рядам присутствующих прошёлся осуждающий шепоток. Да и на кладбище лётчик вёл себя странно: держался особняком; пока другие произносили пышные речи, он переминался с ноги на ногу и не спускал завороженного взгляда с такого живого лица своей возлюбленной. Было прохладно, задувал пронизывающий до костей ветер, а лётчик был в одном тонком мундире, без шинели. Он словно не замечал холода, хотя губы его посинели. Но когда гроб уже занесли в склеп, лётчик неожиданно вышел вперёд, и вдруг веско пообещал в полный голос:

— Мне всё равно, кого считают виновным в гибели моей невесты. Я не верю никому.

Это прозвучало, словно вызов здешнему обществу и одновременно обвинение всем присутствующим, что многих покоробило. Но лейтенанту было на это плевать, так что он продолжил:

— Поэтому пусть тот, кто убил мою любовь, знает: где бы он ни находился, к каким бы презренным уловкам не прибегал, я не успокоюсь, пока не узнаю всей правды. Клянусь, что истинный убийца тоже окажется в могиле!

С кладбища все (кроме лейтенанта, которому дали понять, что в поместье он нежелательная персона) отправились на поминальный ужин. Лишь агент Скотланд-Ярда, сославшись на срочные дела, решил откланяться:

— Я уезжаю со спокойной совестью, ибо зло уничтожено, — объявил детектив, крепко пожимая руку графу на прощание. Затем, повернувшись к графине и её дочерям, мордатый господин старший инспектор почтительно поклонился им и приподнял котелок: — Ещё раз примите мои соболезнования, и можете быть уверены: больше вашей семье ничего не угрожает.

С собой сыщик увёз большой ящик с тушей убитого ягуара.

В поместье всё было готово к возвращению господ. Вышколенная прислуга в чёрных шерстяных платьях и белых кружевных передниках, словно маленькая дисциплинированная армия под командованием дворецкого, выстроилась у парадного подъезда. Распорядитель ужина доложил графу, что можно приглашать гостей к столу. Все направились в столовую. Тут к графине подошла камер-медхен, служанка, которая заведовала женским гардеробом и запасом белья в доме. С испуганным лицом она что-то зашептала на ухо хозяйке. Элизабет Ланарк изменилась в лице и торопливо направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Вслед за матерью поспешили и обе дочери, которые тоже слышали слова служанка. Они выглядели очень обеспокоенными, и граф послал своего секретаря Пэрси Кендалла выяснить, в чём дело. Сам сэр Уильям Ланарк не мог оставить гостей, тем более что среди них было несколько очень важных персон из Лондона.

Возле комнаты Анны служанка в нерешительности остановилась.

Графиня осторожно толкнула дверь от себя. Вслед за матерью дочери боязливо переступили порог.

В комнате царил холодный полумрак. Невольно напрашивалось дурное сравнение со склепом. Девушкам сделалось не по себе. Хотя при жизни Анны здесь бывало очень уютно. Обычно свет лампы под зелёным абажуром или свечей освещал мягким светом изысканную обстановку — Анна любила окружать себя изящными дорогими вещами. В холодную погоду в камине потрескивали дрова, часто тихо играл граммофон. Но теперь здесь гулял ветер и слышно было как шуршат лёгкие занавески. Тяжёлые портьеры почему-то были раздвинуты, хотя графиня прекрасно помнила, что ещё сегодня утром они были плотно занавешены. Раздвижная створка окна поднята.

— Зажгите свет, Элли — велела графиня служанке.

— Слушаюсь, мадам.

Щёлкнул выключатель лампы.

— Вот посмотрите, — служанка указала на сделанную кем-то надпись по зеркалу — только одно слово «Ричард». Неизвестный использовал оказавшуюся у него под рукой губную помаду. Миссис Элизабет покачнулась, женщине стало дурно, и её пришлось увести.

Оставшиеся девушки и молодой секретарь их отца недоумённо осматривались. Достаточно было беглого взгляда, чтобы удостовериться: всё как будто осталось на своих местах, как в тот злосчастный день, когда сестра в последний раз ушла отсюда. Возле камина стояло небольшое кресло и кофейный столик, на котором обложкой вверх лежала раскрытая книга и пара запасных перчаток для верховой езды. Взгляд средней дочери лорда — Флоры скользнул по китайской музыкальной шкатулке на комоде, её недавно подарил Анне старый приятель их семьи, министр по иностранным делам в нынешнем правительстве. Затем она прошлась глазами по портрету старшей сестры на стене и снова взглянула на зеркало: перед ним Анна совсем недавно примеряла только что доставленное из лондонского ателье свадебное платье. А теперь она лежит в нём в могиле…

— Что за дурацкая шутка, — произнесла Флора в раздражении, имея в виду надпись на зеркале. — Кто это мог сделать?

Вопрос был адресован младшей сестре Клэр. Но та лишь пожала плечами. Выждав немного, ответил долговязый секретарь:

— Не сочтите меня болтуном, но я полагаю, что это сделал тот же шутник, что прибил игрушечного младенца к дереву несколько дней тому назад.

Сказано это было очень спокойным рассудительным тоном, но в глубине глаз несуразного на вид молодого человека вспыхнул на мгновение непонятный огонёк. Флора скользнула по нелепой фигуре секретаря недоумённым взглядом:

— Да? Неужели! Хм… Вы так полагаете? И что всё это может означать? — Флора прошлась по комнате, взяла в руки одну безделушку, тут же поставила её на место, чтобы схватить другую. Всё это небрежно — для отвода глаз, чтобы скрыть распаляющееся внутри неё любопытство.

Пэрси Кендалл слегка поклонился ей, взгляд его снова стал смиренным:

— Мне лестно, леди Флора, что вас интересует моё мнение. Но я видел то же, что и вы.

— Не скромничайте, Кендалл, — удостоила юношу поощрительной улыбки девица. — Мой отец не раз говорил, что считает вас на редкость смышленым юношей, который может далеко пойти.

— Я безмерно благодарен сэру Уильяму за столь лестную оценку моих скромных возможностей, — снова слегка поклонился длинноногий секретарь. — Но право же, вы напрасно наделяете меня даром проницательности.

Кендалл выдержал паузу. Втайне ему нравилось испытывать терпение самодовольной вздорной особы, у которой кроме кукольной внешности и наследственного титула ничего своего за душой нет. «Впрочем, в этом мире родословная и деньги решают всё» — при этой мысли мимолётное чувство превосходства рассеялось в нём, как дым. Молодой человек подошёл к окну, и некоторое время внимательно рассматривал его поднятую створку.