Кэрри Гринберг - Талант марионетки

– Мы поедем к моим родителям в Дижон, я познакомлю вас. Конечно, весной там намного красивее, но зачем тянуть?

– Франсуа, – девушка слезла с кровати и нырнула в огромный махровый халат. Она нашарила на столе сигареты, достала из пачки последнюю и торопливо закурила. – Франсуа, мы уже обсуждали этот вопрос. Я не поеду ни в какой Дижон! Да я даже не знаю, где он находится!

– Ты должна отсюда уехать. – В его голосе появились новые нотки, которых Жюли прежде не замечала. Более жесткие, с привкусом страха и отчаяния и немного пугающие.

– Но зачем? У меня здесь друзья, работа, театр… Я не для того приезжала в Париж, чтобы уехать отсюда. Я делаю огромные шаги, даже сам мсье Тиссеран сказал, что меня ждет успех. Ты говоришь глупости!

– Нет, это не глупости, – Франсуа поднялся с кровати, развернул девушку к себе лицом и продолжил говорить, не убирая рук с ее плеч. Ему пришлось немного наклониться, чтобы их глаза были на одном уровне: – Ты не видишь и не понимаешь, что театр медленно убивает тебя. А когда ты это поймешь, будет слишком поздно. Может быть, уже и сейчас поздно бежать, но мы должны попробовать. Ведь ты не хочешь, чтобы с тобой все закончилось как с Марианной? Или с Марго?

– Она была старухой!

– Ей было пятьдесят лет!

– Бред, – Жюли презрительно отвернулась к окну. В стекло летел мелкий снег, мокрый, холодный, не прекращающийся ни на секунду. Он превращался в дождь, не долетая до карниза, и стучал по нему раздражающей барабанной дробью.

«Барабаны в ночи» прошли с невероятным успехом. Жюли боялась, что постановка вышла слишком реалистичной, слишком мрачной, и что зрители просто не смогут ее правильно воспринять, но сомнения не оправдались. Метро сегодня не пойдет, и трамвай не пойдет, и никакой транспорт не пойдет с утра до вечера. Сегодня везде тишина, на всех путях сегодня стоят поезда…

Она вспомнила, как сразу после премьеры (она не успела еще смыть грим и из потасканной проститутки Августы превратиться в саму себя) к ней подошел мсье Тиссеран. Актриса не сообразила, откуда он появился: только что она видела его в королевской ложе – и вот уже стоит возле ее гримерной.

– Это было хорошо, – кивнул он, и Жюли едва не потеряла равновесие. Мягкий голос директора обволакивал, и она готова была слушать его бесконечно. Но больше в тот день он ничего не сказал.

Зато позже пригласил ее к себе в кабинет. Жюли оказалась там впервые и так волновалась, что даже не успела его как следует рассмотреть. Все казалось таким ничтожным, когда с ней говорил сам директор театра. Впервые с тех пор, как она перешагнула порог Театра Семи Муз…

– И помни, – сказал он напоследок, когда Жюли стояла у самой двери, – в театре тебя ждет большое будущее, но придется и кое-чем пожертвовать.

– Ради тебя я готов пожертвовать своей карьерой в «Ле Миракль», а ты? – Голос Франсуа выдернул ее из воспоминаний.

– Ты хочешь, чтобы я ушла из театра, – это было скорее утверждение, нежели вопрос.

– Ты пока еще не понимаешь, что здесь происходит, но ты будешь мне благодарна, вот увидишь!

– Театр – это самое важное, что у меня есть. Это моя жизнь.

– Это смерть. Это тиски, из которых ты не можешь выбраться. Пойми, я не против того, чтобы ты была актрисой, но не здесь, не в этом месте.

– Это ты не понимаешь! – Она оттолкнула от себя его руки и отошла на другой конец комнаты. – Ты не знаешь театр изнутри так, как знаю я. Ты… ты просто ревнуешь!

– Это не так, я хочу спасти тебя. Я бы увез тебя насильно, если бы мог. Но это должно быть твоим решением. Ты любишь меня? – Жюли злилась, мелкая дрожь била ее изнутри, но она не смогла сказать ничего, кроме «да». – А если любишь, доверься мне. Я сделаю все, чтобы ты была самой счастливой женщиной на Земле.

– Но я уже счастлива. Здесь. Счастлива так, как не была никогда раньше. Я чувствую себя талантливой, востребованной, любимой. Да я даже мечтать о таком не могла! Ты не знаешь того чувства, когда выходишь на сцену и понимаешь, что она питает тебя и дает силы. Ты не знаешь, как эти стены наполняют тебя светом до самых краев, а потом он выплескивается в зал, долетает до последнего ряда… Наши сердца бьются в одном ритме, мы дышим одним воздухом и думаем одни мысли. Разве я могу отказаться от этого? Что бы ни случилось потом, сейчас – это моя жизнь!

– Жюли, пожалуйста!

– Ты не понимаешь, о чем просишь. Театр стал частью меня, а я – его частью! Ты требуешь невозможного, мне проще отрезать себе руку, чем уйти оттуда. Ты хочешь, чтобы я отказалась от жизни.

– Это не жизнь, а обман. Только доверься мне, и я докажу тебе это.

– Нет, – она покачала головой. – Если ты любишь меня, то должен понять, насколько мне важен театр.

– Жюли, это наш последний шанс, – он достал из кармана брюк две сложенные бумажки. – Это билеты до Дижона на двоих, в один конец. Поезд отходит в 23.20, мы будем дома еще до рассвета.

– Сегодня? Уже?! У нас репетиции, скоро премьера…

– Жюли!

– Я… Я не могу вот так решить! Мне нужно подумать… Я опаздываю в театр!

– В воскресенье?

Она раздраженно отвернулась. Какая разница, какой сегодня день недели, если до премьеры «Слепых» почти не осталось времени!

– Я соберу твои вещи и буду ждать тебя с такси у выхода из театра. Я знаю, ты придешь. Если ты еще способна здраво рассуждать, если еще не слишком поздно!

Жюли отодвинула занавеску. Мокрый снег продолжал идти, лужи на мостовой блестели, как натертые гуталином ботинки, и редкие прохожие неловко перепрыгивали их, торопясь домой. В оконном стекле отражалась гримерная и ее собственное бледное лицо. А снаружи на улице она видела такси с включенными фарами и фигуру мужчины. Он стоял, задрав голову вверх, и смотрел прямо на Жюли.

Часы показывали полночь, поезд на Дижон давно ушел. Она все-таки нашла этот город на карте, но уже успела забыть, где он находится. Франсуа все это время стоял под ее окном и ждал, даже когда стало слишком поздно.

Она аккуратно вернула занавеску назад и повернулась к двери.

Та была открыта, хоть Жюли и запирала ее на ключ изнутри: сначала, когда меняла чулки, потом – когда плакала.

– Я приняла решение.

Мсье Тиссеран коротко кивнул ей и растворился в темноте коридора.

Здесь и далее: У. Шекспир, «Ромео и Джульетта» (пер. Б. Л. Пастернака).

Б. Шоу, «Святая Иоанна» (пер. О. Холмской).

Здесь и далее: Генрик Ибсен, «Кукольный дом» (пер. А. и П. Ганзен).

Здесь и далее: Бертольд Брехт, «Барабаны в ночи» (пер. Г. Ратгауза).

Здесь и далее: Б. Шоу, «Цезарь и Клеопатра» (пер. М. Богословской и С. Боброва).

Он посмотрит на меня, улыбнется, и я все пойму. Вскоре он возьмет мою руку (англ.).