Джулия Бьянки - Демоны Микеланджело

Толстый слой белил покрывал все тело целиком, а присмотревшись внимательно, Микеланджело обнаружил, что тело вовсе не парит, а висит на тонкой серебристой проволоке, прикрепленной к ветвям дерева. Он предпринял попытку снять тело, но только перемазался в белилах.

Пришлось повернуться к зрителям и сделать знак приблизиться.

Прочные нити проволоки перерезали садовыми ножницами, тело осторожно опустили вниз, уложили на конскую попону и отнесли в дом. Мертвец оказался пропорционально сложенным мужчиной лет двадцати. Его чресла прикрывала ткань пропитанная гипсом и аккуратно высушенная, что увеличивало сходство со статуей. Его лицо казалось спокойным, даже умиротворенным — но было незнакомо никому из присутствующих. Струи дождя неумолимо размыли белила, кое-где проглядывала блеклая кожа и темные волосы. Микеланджело склонился над телом, первым делом оттер шею от белил платком, и подозвал доктора Паскуале. Возможно, медику уже приходилось наблюдать нечто подобное — множество крошечных царапинок на коже удавленника?

Ученый врач осмотрел шею через очки, затем вооружившись большой лупой, и вынужден был признать, что действительно наблюдал такие специфические повреждения. Пару дней назад он обнаружил нечто подобное на теле, доставленном в чумной карантин безголовыми могильщиками. Подросток был удушен лентой из церковного облачения, которую душегуб бросил на шее жертвы.

Предположение, что оба молодых человека были удавлены одой и той же лентой выглядит вполне обоснованным.

Доктор покончил с осмотром и выпрямился.

— Еще один удавленник. Отец Джироламо просил извещать обо всех случаях удушения его лично. Нужно срочно послать к нему записку, и уведомить городскую стражу… Но мой банкир? Даже Святой Лука являл способность раздваиваться, но никак не утроиться! — от бессилия доктор Паскуале размахивал руками с такой частотой и скоростью, что только низкий потолок кухни воспрепятствовал ему взлететь. Наконец, он сообразил, что делать, ухватил за пуговицу и подтянул к себе кучера:

— Ну-ка признавайся, где лошади? Помнится, у покойного мессира была конюшня!

— Конюшня, вона — стоит, — кучер обиженно икнул и указал в окно. — Только пустая. Маэстро Ломбарди взял коней и уехал. Сам запрягал возок, ага. Говорит, мне платить нечем за ваши услуги, в том смысле — что за мои услуги. У меня синьоры столько детей, что я уже со счета сбился. Прорву денег мне задолжали, как же уйти?

— Будь ты неладен со своим «возком»! — доктор выудил в кошеле монету и сунул кучеру. — Беги на виллу де Розелли и одолжи коня.

— Коня? Коня это нет, синьор. Никак невозможно, меня в тычки оттуда выставят! — он по-свойски толкнул доктора в бок и воззрился на Микеланджело. — Лучше это… На вилле синьора скульптора сильно привечают, ему там ни в чем нет отказа, точно говорю.

Понукаемый криками доктора и холодными струями дождя, синьор Буонарроти преодолел уже половину расстояния до соседней виллы и достиг места, с которого открывался обзор на дорогу, соединявшую виллу Де Розелли с городом. В хорошую погоду отсюда открывался дивный вид на городские стены Флоренции, но сегодня из-за плотной пелены ливня ландшафт вокруг казался пустым и безрадостным.

Внезапно из серой пелены выступили очертания всадника, затем еще одного, и третьего, и еще других. Всего полдюжины! Конный разъезд городской стражи свернул в направлении виллы де Розелли. За вооруженными всадниками следовал сытый белый мулл, на спине которого раскачивался отец Джироламо. Проповедник был погружен в молитвы и не замечал ничего вокруг. Завершала процессию изрядно отставшая лошадка, волочившая двуколку с двумя промокшими монахами на облучке.

Синьоры переглянулись в замешательстве — оба готовы были счесть процессию плодом собственного воображения, замороченного сыростью и усталостью. Однако же, Микеланджело смахнул с лица излишек влаги, прищурился, чтоб лучше видеть и опознал в одном из монахов коренастого фра Пьетро, нетерпеливо побежал к двуколке:

— Синьор Буонарроти? Все легче! — радостно улыбнулся ему фра Пьетро. — Не придется искать. Отец Джироламо велел послать за вами.

— Да, я здесь, — согласился скульптор. — Зачем я вдруг понадобился?

— Ему было видение, — хмуро заметил второй монах. — Что вы нашли статую.

— Она стояла среди парка?

— Понятия не имею, синьор. Его святость ни с кем не делится подробностями явленных откровений.

— Было видение, разве я спорю? — фра Пьетро потянулся, чтобы размять плечи, едва не спихнув брата во Христе в дорожную грязь. — Еще синьор Таталья всех всколамутил, истребовал сюда святого отца…

— Ясно, — не дослушав, Микеланджело прибавил шагу, оставил позади доминиканцев, нагнал белого мулла, схватил под уздцы и развернул в сторону парка.

Святой отец встрепенулся, поднял веки и посмотрел на него тяжелым, нездешним взглядом. Синьор Буонарроти поклонился с несвойственной ему обычно учтивостью — струи воды стекли вниз со шляпы.

— Прошу, ваша святость, ответьте! Где вам явилась статуя? Среди деревьев?

— Микеле, вы имеете хоть какое-то понятие о приватности?

От негодования отец Джироламо качнулся в седле.

— Боюсь, что нет, — Микеланджело решительно потащил мулла в сторону от дороги, туда, где мокрая трава скрывала дорожку к черному ходу особняка мессира Бальтасара. — Я рос без матери. Воспитывался в чужом, зато большом и дружном семействе.

— Сиротство не повод тащить моего мулла невесть куда!

— Прошу ответьте мне, ради памяти моей бедной матери!

— Хорошо, ради памяти это доброй женщины, — он прикрыл глаз и потер переносицу, как человек, которому предстоит долгая, невыносимо тяжелая работа, и промолвил голосом, который звучал глухо, словно из гигантского кувшина. — Статуя явилась мне парящей среди вод.

— Спасибо! Если ваша святость пришпорит мулла, я покажу ваше видение!

Доктор обошел вокруг перемазанного белой краской тела, несколько раз надел и снял очки, объяснил: смерть наступила около двух суток назад. Сказать с большей точностью сложно — какое-то время мертвеца держали в теплом помещении, об этом свидетельствует специфический характер трупных пятен, затем зафиксировали в определенном положении — медик указал на блестящую ниточку проволоки, которой были закреплены руки, — покрыли со всех сторон белилами и подвесили в парке. Дождь с легкостью смывает краску, значит, тело разместили среди деревьев в сухую погоду, а таковая ненадолго установилась лишь нынешней ночью, после полуночи. Значит, провисело оно недолго, не более шести часов. Кому и зачем пришло в голову сделать такое, он не может даже предположить.