Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера

Завороженный этим произведением искусства, Виктор почувствовал потребность поднять самооценку, удостовериться в силе собственного таланта и отправился в сарай, который в прошлом году сдал ему месье Бодуэн. Теперь это было приватное владение Виктора – его фотолаборатория. Он долго провозился с обледеневшим висячим замком, истратив дюжину спичек, и наконец вошел. Внутри было холодно. Виктор торопливо разжег просмоленные щепки в каминной жаровне, подбросил туда лопаткой угли и с трудом дождался, когда воздух прогреется.

Над столиком возле раковины висели несколько пробных отпечатков – он вчера достал их из ванночки с закрепителем. Вот Алиса сидит на высоком детском стульчике, личико перепачкано кашей; Таша в нижней юбке, зажав в зубах кисточку, величественным жестом указывает на портрет Джины; снова Алиса – хохочет, глядя вслед удирающей от нее со всех лап Кошке.

Виктор уменьшил тягу в камине над жаровней, подождал, пока огонь погаснет, облачился в редингот, надел шляпу и кашне и снова сразился с замком – на сей раз тот отказался запираться. Во дворе Виктор помедлил, размышляя, взять ли велосипед. «На такой гололедице и навернуться недолго. Лучше поеду на омнибусе. Нет! На фиакре».

Неспешно, стараясь не оскользнуться, он зашагал к бульвару Клиши. Виктор терпеть не мог зиму, но чувствовать, как легкие наполняются студеным воздухом столицы, было приятно. Париж и зимой принадлежал ему безраздельно. Его преследовало навязчивое желание убежать из дома, хотя девочек своих он обожал. Однако бегство из лона семьи сулило радость возвращения, а пока, в предвкушении этой радости, можно было побыть наедине с собой, с Виктором Легри, не обремененным почетными званиями мужа и отца. Подышать полной грудью. Подумать.

– Ну и холодрыга! – проворчал Жозеф, борясь с панталонами, которые никак не хотели налезать на ноги. – Я весь в гусиной коже!

Где гуси, там и утки – его мысли снова обратились к роману-фельетону «Демоническая утка». Этот шедевр стоил ему нескольких месяцев упорного труда и вот наконец недавно был сдан в редакцию «Пасс-парту». По мнению главного редактора Антонена Клюзеля, озабоченного исключительно увеличением тиража родной газеты, «Демоническая утка» являлась лучшим творением Жозефа. «Много он в этом понимает! – удовлетворенно хихикнул автор. – Я еще превзойду себя, клянусь блаженной Глокеншпиль!»

Он осторожно приоткрыл дверь детской. Дафнэ спала, засунув в рот большой палец, малыш Артур посапывал в колыбели. «Только бы сынулька не проснулся! Если опять раскричится – пиши пропало, разбудит Дафнэ, и эта пигалица повиснет у меня на фалдах, ни на шаг не отойдет, защитница». Навязчивая идея о том, что она должна защищать отца от всего на свете, появилась у девочки с тех пор, как Эфросинья поведала ей об опасностях, подстерегающих человека на улицах столицы. В перечень входили фиакры, трамваи, груженые телеги, лошади, молочные фургоны, развивающие немыслимую скорость, велосипедисты и омнибусы, которым дела нет до пешеходов, а также грабители, мошенники и прочий сброд. И в этом кошмаре ее дорогой папочка проводил каждый божий день.

«Надо же было додуматься рассказывать такие байки малявке, которая возомнила себя поборницей справедливости, потому что кое-кому пришла в голову блестящая идея прочитать ей „Дело вдовы Леруж“ [5] «Дело вдовы Леруж» – детективный роман Эмиля Габорио (1832–1873). – Примеч. пер. . Малявке трех с половиной лет! И самое ужасное, что она все поняла. Да уж, матушка тот еще педагог!»

Но как можно злиться на Эфросинью? Она хоть и смотрит порой на сына букой, в глубине души страшно гордится своим долговязым отпрыском, достойным конкурентом месье Лекока [6] Месье Лекок – полицейский следователь, главный герой нескольких детективных романов Эмиля Габорио. – Примеч. пер. . Душой и телом предана потомству, обожает Артура – младшенького внука, семимесячного карапуза весьма строптивого нрава. «Ну точная копия Габена, его дедушки, только усов не хватает», – любит повторять счастливая бабушка. А с какой самоотверженностью она потакает всем кулинарным капризам снохи, вегетарианки Айрис!

«Бедная моя матушка! Воистину тяжек твой крест, но я всегда готов подставить плечо!» – мысленно вздохнул Жозеф и пошел на кухню поискать что-нибудь на завтрак. В недрах буфета обнаружился кусок сыра бри каменной твердости, а багетом, хранившимся там же, при желании можно было бы воспользоваться в целях самообороны или даже нападения. Зато на серванте выстроились в несколько рядов красные яблоки, и Жозеф, слопав два за раз, выбросил огрызки во двор через форточку. Заметив его, не слишком пугливый дрозд сперва проскакал по ветке липы, а потом до того осмелел, что запрыгнул на подоконник.

– Точно, почему бы и тебе не перекусить? В такой мороз не то что птичка, а и человек клювом защелкает. Вот и этот сухарь сейчас пригодится.

Два воробушка тоже решились воспользоваться счастливой возможностью подкрепиться, но всю троицу обратил в бегство какой-то бродячий кот.

Жозеф заглянул в супружескую спальню. Айрис свернулась калачиком на краю кровати – такая хорошенькая, уютная, что ему захотелось примоститься рядышком. Жозеф до сих пор не мог взять в толк, как ему, парню с пусть и не очень заметным, но все-таки горбом, удалось обольстить эту нимфу. «Я запрещаю тебе произносить слово „горб“, – однажды заявила ему Айрис. – Таша права: ты настоящий мужик , и я обожаю тебя таким, какой ты есть».

Он на цыпочках вышел из квартиры, мысленно взывая к малышам, чтобы поспали подольше и дали отдохнуть своей матери. Впрочем, Эфросинья придет ровно в девять, а когда эта капитанша дальнего плавания берется за штурвал, можно не сомневаться, что корабль благополучно причалит в тихой гавани.

Жозеф спустился по лестнице, стараясь не споткнуться на ступеньках, выложенных терракотовой плиткой. Потолок в подъезде зарос паутиной, на полу валялся салатный лист – видимо, выпал из корзинки вдовы Гайо, живущей во втором этаже и взявшей на себя обязанность прибирать общественную площадь в доме за вознаграждение.

– И за что мы платим этой бездельнице? – проворчал Жозеф.

Он вышел со двора старого доходного дома на улице Сены через арку с воротами между упаковочной лавкой и мастерской по реставрации фарфоровых изделий. Холод сразу пробрал до костей, Жозеф поднял воротник пальто и натянул поглубже котелок. Город, принарядившийся серебристым инеем, не затронул поэтических струн его души, и молодой человек, не глядя по сторонам, торопливо зашагал к набережной Конти.

– Черт, забыл перчатки! Теперь замерзну до смерти, и все ради того, чтобы помочь одному полицейскому совершить самую ужасную ошибку в его жизни! – пробормотал он.