Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера

В этот вечер, однако, по случаю дня рождения Жозефа она надела модную бирюзовую блузку и светло-желтую кашемировую юбку с плиссированным поясом. Побрызгалась духами «Росный ладан», убрала длинную косу под шиньон, однако осталась верна своей любви к шляпке с маргаритками.

– Я иду в квартиру, одевайся быстрее, – бросила она, выходя из мастерской.

Виктор накинул белую сорочку, отложил помятый костюм и надел свежеотглаженный. Замечание Таша о том, что он стареет, не давало ему покоя. Он осмотрел себя в большом зеркале и подровнял ножницами усы. Смочил расческу водой и обнаружил несколько седых волос на висках. Осторожно вырвав их, еще раз внимательно изучил свое отражение, повертелся, принял пару картинных поз… Скоро ему исполнится тридцать восемь. Несколько мимических морщинок на лице, зато брюшко еще не появилось. Неужели он и правда обуржуазивается? Неужто с годами станет конформистом?.. Часами в голове Виктора вертелись навязчивые мысли, он пытался придумать для самого себя слова утешения, которые могли бы вывести его из угнетенного состояния, но мысли возвращались. Тогда ему казалось, что он теряет контроль над сознанием и жизнью, становится безвольным свидетелем собственных поступков. Что это – усталость, страх перед будущим, боязнь перемен? Взять себя в руки и действовать – вот ответ на все метафизические вопросы. Раствориться в настоящем.

Он принялся завязывать галстук-«бабочку», и мало-помалу окружающий мир опять исчез, перед глазами возникли прежние видения: труп Филомены Лакарель с проломленной головой, лежащий на кафельном полу кухни, превратился в безголовый труп мужчины в ящике из-под книг Фюльбера Ботье. Казалось, вечность минула, прежде чем Виктор снова обрел контакт с действительностью. В желудке возникла неприятная пустота. Он поправил галстук-«бабочку», побрызгал в лицо холодной водой и пошел в жилые комнаты.

При виде Таша, склонившейся над колыбелькой, на душе сделалось легче. Потом он увидел детскую коляску, в которой махал ручками сын Жозефа, а в следующий миг его колени обхватили маленькие, но крепкие лапки Дафнэ. Айрис привела детей на улицу Фонтэн, чтобы Мелия присмотрела нынешним вечером за всем выводком семейства Легри – Пиньо, пока взрослые веселятся. Теперь оставалось только дождаться Мелию, которая почему-то запаздывала.

Таша спасла мужа из плена племянницы и протянула ему перчатки. Ей достаточно было одного взгляда, чтобы понять: Виктор чем-то обеспокоен.

– Милый, ты не на похороны собрался? Праздничный ужин тебя не вдохновляет? Ты очень бледный. Что-то случилось?

– Нет-нет, я… Послушай, я не хотел говорить, но боюсь, что в ближайшее время кто-нибудь и без меня проболтается… Сегодня утром, когда я принес Раулю Перо старые журналы на набережную Вольтера, крестный Жозефа нашел труп неизвестного мужчины в собственном ящике для книг.

– О боже!

– Теперь никак не могу про это забыть. Омерзительное зрелище. У трупа не было головы.

Таша похолодела. Ее словно парализовало.

– Тихо, Дафнэ услышит, – прошептала она упавшим голосом. – Пообещай мне, что ты не впутаешься в эту историю.

– Но я же свидетель – мне никак не удастся остаться в стороне. Дам показания полиции – и все, на этом дело кончится, обещаю. Со мной был Рауль Перо, я ему доверяю, он все уладит. Давай больше не будем об этом, и пожалуйста, ничего не говори Жозефу.

– Можешь на меня рассчитывать. Но могу ли я верить твоему обещанию? Ты уже не раз давал слово покончить с расследованиями… Мелия, ну наконец-то! Что-то вы не торопитесь!

Только что вошедшая Мелия, злая на хозяев за то, что ее не пригласили на семейное торжество, надменно пожала плечами:

– Am be totjorn lo temps de ‘ribar tard.

– Это что, на шведском? – попытался пошутить Виктор и сам натянуто улыбнулся.

– Ну придумали, на шведском! – фыркнула Мелия. – У нас в Лимузене так говорят. Это значит: «Прийти вовремя никогда не поздно».

Пока Таша давала ей последние наставления, Виктор вернулся в мастерскую за тростью. Перед тем как выйти оттуда, он достал из кармана рабочего пиджака обрывок красной бечевки, подобранный в особнячке Филомены Лакарель, и переложил его в портфель.

Аделина Питель сидела дома, в своей двухкомнатной квартирке, занимавшей половину второго этажа. Электричество было редким и дорогим удовольствием, поэтому в ее обиталище в любое время года и суток горели свечи, позаимствованные в окрестных церквях. Ничего, служители Господа не разорятся. И потом, должны же они как-то поощрять ее религиозное рвение – все ж таки она тратит свое свободное время на посещение храмов!

Аделина подбросила полено в камин и решила подкрепиться. Ужинала она всегда рано, чтобы потом весь вечер посвятить работе или чтению. Вот и сейчас, не дожидаясь сумерек, съела, примостившись за столом, говяжий эскалоп с артишоками в панировке, приготовленные утром и разогретые на водяной бане. Отодвинула пустую тарелку и пересчитала мелкие монеты, лежавшие в вазочке для варенья. Порадовавшись, что так мало потратила за неделю, она с сожалением подумала о пятидесяти сантимах, которые приходилось еженедельно кидать в церковную кружку для пожертвований после мессы. Не расточительство ли это?.. Аделина тряхнула головой. Уж лучше тратить деньги на святое дело, чем на журналы мод и книжки про обувь, как ее племянничек Фердинан. А ведь она пыталась вдолбить парню в голову, что экономия – первый закон существования в этом мире. Надо же было сделать такую глупость – пожалела много лет назад бедного сиротку, сына покойной сестры Элизы, забрала к себе! Растила мальчишку, воспитывала, прививала ему честолюбие и правильные взгляды на жизнь, а он в пятнадцать лет взял да и пошел в подмастерья к сапожнику! Потом арендовал мастерскую у вдовы своего наставника и с тех пор днями напролет приколачивает каблуки да подметки и тащит почем зря в свою комнату, соседнюю с тетушкиной, всякие пособия по сапожному ремеслу и прочую печатную дребедень!

У Аделины тоже была неплохая библиотека, унаследованная от родителей и пополненная дарами владельца писчебумажного магазина с улицы Арколь, которому по роду занятий порой попадали в руки старые книжки, нотариальные акты на велени или макулатура из тряпичной бумаги. Во-первых, Аделине этот мусор доставался бесплатно, а во-вторых, порой среди него попадались стоящие вещи. С целью пополнения коллекции она прочесывала набережные букинистов, но никогда не тратила на увлечение больше того, что могла себе позволить.

Этим вечером она не ждала своего ухажера: «Вот и славно, у меня и без него дел хватает». Аделина положила тарелку и чашку в миску с мыльной водой, затем расставила на скатерти баночки с чернилами, стаканы с кистями и гусиными перьями, разложила чистые картонки и в центре водрузила старинный часослов с изысканными цветными миниатюрами, которыми она собиралась воспользоваться в работе. Аделина неустанно благодарила Провидение за знакомство со старой клушей с улицы Пьера Леско. Побочное неудобство состояло в том, что клуша всё норовила заманить ее в свой дурацкий клуб любительниц конфитюров. «Фруктоежки» – надо же было придумать такое название! Ноги моей там не будет, чокнутая клуша напрасно старается! – Аделина тихо рассмеялась. – Клуша, конечно, первостатейная, да, однако у нее можно поживиться редкими изданиями. К примеру, этот часослов – истинное сокровище. Нынче вечером прогуляюсь кое-куда, вернусь и создам шедевр – это будет открытка с цитатой из Евангелия от Матфея: «И вот, некто, подойдя, сказал Ему: Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?»