Клод Изнер - Коричневые башмаки с набережной Вольтера

– Я весь внимание.

– На глаза мне вы попались на набережной Вольтера. Поначалу ваш нелепый вид меня позабавил, и только – по берегам Сены такие сумасброды ходят толпами. А потом среди барахла, купленного мною в прошлом году у Муазана, случайно обнаружился третий том некоего сочинения с портретом автора на фронтисписе и таким четверостишием под ним:

– Слишком долгий зачин, – поморщился Амадей. – Давайте сразу к делу.

Рука в перчатке протянула ему книгу, открытую на титульном листе:

Издано Дидо-старшим

M. DCCCXII

– Я все еще не понимаю, к чему вы клоните.

– Не притворяйтесь, Амадей. Мною были предприняты некоторые изыскания, и я не сомневаюсь, что автор этого сочинения – вы. Признаюсь, меня это открытие потрясло. Поначалу даже не верилось. Ведь это же настоящее чудо!

– Это настоящая чушь.

– Не отпирайтесь, вы и дворянин на портрете, Эмэ Тоар, похожи как две капли воды. Что, молчите? Волшебный напиток, которого вы отведали, весьма заманчив и для меня. И вы научите меня, как его раздобыть, иначе…

– Иначе что?

– Будьте благоразумны, Амадей. Я всего лишь прошу пересказать мне содержание записок Марго Фишон, упомянутых вами в «Наставлениях Феопомпа Хиоского к вечной жизни». Вы ведь пытались украсть манускрипт в марморированном переплете у Ларше, а? Точнее, вернуть его себе. Я знаю об этом, потому что ваши уловки не прошли для меня незамеченными. Вы поймали этого дурня на игру в шахматы, как мышь на сыр в мышеловке.

– Вы вольны предаваться любым измышлениям на мой счет, меня все это не касается.

– Разве не вы написали, что своими глазами видели повозки революционного трибунала? Не вы водили знакомство с живописцем Гро [106] Антуан-Жан Гро (1771–1835) – «придворный» художник Наполеона. – Примеч. пер. , не вы были в Москве, когда Ростопчин поджег город, чтобы он не достался французам? Ваши описания Великой армии, замерзающей в снегах, столь реалистичны, что мороз продирает по коже! Воистину вы многое повидали, дорогой Амадей, и не обзавелись за это время ни единой морщинкой на челе.

– Я всего лишь изучил немало книг по истории. Меня весьма забавляет вера наивных читателей в то, во что им очень хочется верить. – Амадей улыбнулся, но взгляд его остался настороженным и серьезным.

– Не морочьте мне голову! Вы что, так и не поняли? Берегитесь, меня не так легко обвести вокруг пальца. Давайте же, признайтесь наконец!

Амадей увидел нож, направленный острием ему в грудь. В следующий миг он упал на колени, схватил человека в коричневых башмаках за лодыжки, дернул, и тот растянулся на мосту, выронив нож. Но прежде чем Амадей сумел его обездвижить, противник оседлал его самого и принялся наносить удары кулаками в лицо. Амадею удалось перевернуться на бок, при этом затылком он приложился о металлический фонарный столб. Собрав все силы, почти теряя сознание, он сгреб нападавшего за волосы и рванул. Оба, вцепившись друг в друга мертвой хваткой, покатились к краю моста. Внизу Сена – стальная змея в судорогах волн – несла куда-то ветки и мусор. Редкие буксиры глухо потявкивали сиренами в темноте.

Раздался всплеск.

Кто-то забился в воде, борясь с течением, и камнем пошел на дно реки.

Побежали минуты.

Тело на поверхность так и не всплыло.

Четверг, 27 января

– Месье Жозеф, заявляю вам прямо: или я, или ваша матушка! Она извела меня придирками – то я не так готовлю, то не так убираю. Меня нанял месье Мори, и если издевательства продолжатся, я сообщу ему, что увольняюсь! – Мелия Беллак стояла на верхней ступеньке винтовой лестницы, и по ее виду было ясно, что она оттуда никуда не уйдет, пока не получит ответа.

Виктор нашел убежище возле бюстика Мольера – притаился там и тихонько насвистывал, прикрываясь газетой. Жозеф возвел очи горе:

– Я поговорю с ней, Мелия, даю слово.

– Очень на это надеюсь, потому что в противном случае я немедленно отправлюсь в бюро по найму. Я сыта по горло упреками вашей матушки. Я ей не горничная! – Она наконец спустилась и с размаху поставила поднос на конторку. – Вот ваш кофе. Придется обойтись без молока – оно закончилось.

Мелия развернулась, взбежала по ступенькам, и через полминуты на кухне громко хлопнула дверь.

Виктор вздохнул. А Жозеф как ни в чем не бывало осведомился:

– Дневничок Марго Фишон мне вернуть не желаете?

– Я полночи разыскивал упомянутого там Йонафаса в книгах по истории и всяких справочниках. И представьте себе, он действительно оказался реальным человеком! Я у нескольких историков нашел ссылки на анонимного автора, поведавшего о его судьбе. Эврика, Жозеф, все сходится! В тысяча двести девяностом году, в царствование Филиппа Красивого, одна парижанка донесла властям на некоего Йонафаса, который якобы у нее на глазах истыкал иголкой и разломал просфору. Означенного Йонафаса и его жену схватили, подвергли допросу с пристрастием, и они признались во всем, что от них требовали. Главным обвинителем стал кюре прихода Сен-Жан-ан-Грев, которому это мнимое святотатство было на руку: предполагалось, что оно привлечет в его церковь щедрые пожертвования. Йонафас оказался виновен по двум пунктам: во-первых, он был евреем, во-вторых, не бедствовал. Все указывает на сговор с целью завладеть имуществом человека, якобы надругавшегося, как тогда говорили, над Телом Господним. Йонафаса и его жену сожгли заживо на Гревской площади, их дом разрушили, а имущество конфисковали в пользу местного церковного прихода. Четыре года спустя парижский буржуа Ренье Фламминг на участке, принадлежавшем покойному Йонафасу, построил часовню, названную «Домом чудес». В четырнадцатом веке этой землей завладели монахи ордена Святого Августина, их монастырь в народе называли «местом, где прогневили Бога».

Виктор отхлебнул кофе, а Жозеф откомментировал:

– Эта история придает смысл тексту Марго Фишон.

– При условии, что этот текст – не апокриф.

– Вы сомневаетесь в его подлинности? Но столько убийств…

– Образование не позволяет мне верить в сверхъестественное, так что я сомневаюсь всегда и во всем. Слушайте дальше. В тысяча шестьсот тридцать первом году орден уступил место реформированным кармелитам. Затем, в начале нашего века, монастырские постройки были дарованы протестантам аугсбургской конфессии. Они там обретаются и поныне, известны как «община брусчатого храма». Адрес: Архивная улица, дом двадцать четыре.