Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

Потом я около часа бродил по усадьбе, осматривая «трупный колодец» на вершине холма, ветхие постройки за заросшим теннисным кортом, навес, под которым хранились принадлежности для бассейна, гараж и односкатный сарай на его задах. Затем я вернулся в «Первый сорт», обошел коровники и заглянул на сеновалы. Лейтенанта Мальдонадо и его людей нигде не было. Под гниющей соломой в дальнем углу одного из сеновалов я обнаружил продолговатый сверток, упакованный в парусину. Захватив его с собой, я поехал в Кохимар, чтобы осмотреть «Лорейн» и погрузить на борт припасы. Мы собирались сделать это позже вечером, после возвращения «Пилар», но Хемингуэй решил, что будет лучше вывести катер из порта при дневном свете и оставить его у частной пристани в старом прибрежном городке Гуанабо в десяти милях к северу.

В Кохимар меня повез Хуан — он должен был ехать дальше в Гуанабо и взять меня там. Хуан был мрачен и молчалив, что устраивало меня как нельзя лучше, поскольку я и сам не хотел вступать в разговоры. Всю дорогу я провел в размышлениях. По прибытии на пристань Шелвина я велел Хуану отдохнуть в тени машины, пока я буду переносить вещи с заднего сиденья и из багажника на катер.

«Лорейн», великолепное восьмиметровое судно ручной работы с корпусом из красного дерева и хромированной стали, с кожаными сиденьями в рубке, отделанной дорогостоящими материалами, было сработано на американских верфях «Додж» в середине 20-х годов, когда малое судостроение переживало времена наивысшего расцвета. К счастью, Шелвин заменил почти все механические устройства новейшими образцами: восьмицилиндровый V-образный двигатель «лайкоминг» был выпущен всего два года назад и содержался в идеальном порядке, корпус недавно очистили от ракушек, рулевой механизм был модернизирован, на приборной панели красовался новенький магнитный компас, рядом с ветровым стеклом был установлен мощный прожектор-искатель. Ради удобства пассажиров Шелвин перепланировал катер, сместив двигательный отсек к корме и превратив две каюты в единое просторное помещение с кожаной обивкой.

Никто, кроме Хуана, не видел, как я загружаю катер. Помимо парусинового свертка, я поднял на борт тяжелые коробки с продовольствием, шестигаллоновые канистры с питьевой водой, три больших ящика ручных гранат — Хемингуэй настойчиво продолжал называть их «фугасами» — и два автомата Томпсона в «люльках» из овечьих шкур. Хемингуэй потребовал погрузить дюжину запасных обойм для «ninos», и я послушно принес их на катер и уложил на место. Все эти предметы я запер в правом кормовом тайнике, о котором нам рассказал Шелвин. Не зная заранее, что скрывается за длинными панелями позади сидений в рубке, тайники было невозможно обнаружить.

В тайник левого борта я уложил шляпы-сомбреро, взятые с «Пилар», два рулона зеленого брезента и один коричневый, пятьдесят метров бельевой веревки, несколько морских карт в картонных тубусах, парусиновые жилеты, запасные палубные туфли и другую одежду. Также я спрятал там армейскую аптечку, сверток запечатанных хирургических накидок, свой «магнум» и шестьдесят патронов в непромокаемом мешке, две бутылки репеллента, два бинокля из финки, два мощных фонаря, маленький фотоаппарат «лейка», два охотничьих ножа, две брезентовых сумки с лямками и пульверизатор, заряженный «флитом».

Поднявшись на причал, я устроил трап из двух широких досок и велел Хуану помочь мне закатить в рубку две пятидесятигаллоновые бочки горючего. Шофер недовольно заворчал, но все же помог мне установить тяжелые емкости у переборок, не поцарапав красное дерево и не испачкав кожу. Хуан отправился в машину выкурить сигарету, а я при помощи веревки закрепил бочки так, что они не сдвинулись бы с места даже в сильную волну. Запас горючего нарушил безупречную осадку катера, который заметно накренился на корму, но с этим ничего нельзя было поделать Убедившись, что все погружено и надежно принайтовлено, я махнул Хуану рукой, вынул из кармана ключ зажигания и запустил 125-сильный «лайкоминг». Двигатель торжествующе взревел. Поставив его на холостые обороты, я собственноручно отдал носовые и кормовые концы, устроился в роскошном кожаном кресле, круто вывернул влево изящный деревянный штурвал автоматического рулевого управления системы «дизенберг» и начал пробираться в плотном потоке возвращающихся рыбацких посудин, хозяева которых взирали на катер со смесью презрения и зависти.

Оказавшись за волноломами, я пришпорил двигатель так, что стрелка тахометра вплотную приблизилась к красной черте.

Катер тут же взмыл над водой, с легкостью ножа рассекая гребни невысоких волн. Корпус задрожал, но опасной вибрации не было Я чуть убавил обороты, но так, чтобы судно продолжало глиссировать. После жарких, душных, почти безветренных дней на суше я с радостью подставлял лицо потоку воздуха. Я поймал себя на мысли о том, что, будь у меня неограниченный запас топлива, я мог бы целыми сутками носиться по морю, делая тридцать пять узлов в час. Я прикрыл дроссельные заслонки, опуская на воду изящный нос катера, и лег на курс к востоку вдоль берега.

Холмы и поля в окрестностях финки «Вихия» там, где не выращивались орхидеи, были бесплодными, засушливыми, практически лишенными деревьев; но эта часть побережья к востоку от Кохимара, если смотреть на нее с моря с расстояния в полмили, казалась настоящим тропическим раем — длинные белые полоски пляжей, полумесяцы песчаных дюн, отбрасывавших тень на заросли винограда, ряды колышущихся кокосовых пальм, сверкавших золотом и зеленью в лучах предзакатного солнца. В Гуанабо не было порта, только плавный изгиб бухты, в центре которого утопал в зелени пальм старый городок, а у концов протягивались шеренги белоснежных бунгало Эти коттеджи выстроили в 20 — 30 годах, чтобы справиться с наплывом североамериканских туристов, но теперь краска на них облупилась, большинство стояли пустые с заколоченными окнами, дожидаясь окончания войны.

Я бросил якорь у частной пристани на восточном краю бухты. Рубку «Лорейн» полагалось закрывать особым тентом, и мне потребовалось немало времени, чтобы натянуть его при помощи бесчисленных хромированных крючков и эластичных петель. Пристань и склад рыбацкого снаряжения на ней принадлежали старому приятелю Хемингуэя, и он заверил меня, что прекрасный катер будет здесь в целости и сохранности. Я расплатился с ним долларовой купюрой и приветами от сеньора Хемингуэя. Некоторое время спустя появился Хуан на «Линкольне», и мы поехали в финку в молчании, нарушаемом только раскатами грома в сумеречном небе, по которому приближались грозовые тучи.

Мария была счастлива видеть меня, она предвкушала завтрашнее приключение, но самую большую радость ей принесли обед и долгая беседа с сеньором Хемингуэем. Писатель только что уехал в Кохимар, чтобы встретиться с сыновьями и приятелями, и мы с Марией наскоро поужинали в «Первом сорте», наблюдая за вспышками молний на западе. Невзирая на приподнятое настроение, девушка призналась, что до сих пор боится возвращения Мальдонадо, и подпрыгивала на месте при каждом ударе грома. После того как была вымыта посуда и зажжены лампы, она отправилась к двери.