Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

— Боюсь, это очень нездоровое место. Все болеют малярией и дизентерией, и еще там очень распространена лихорадка Денге, или, как ее еще называют, лихорадка-костолом.

Весьма мучительный недуг. Подобно малярии, она длится с перерывами много лет.

Хемингуэй устало кивнул.

— Марти обязательно подцепит ее. Рано или поздно она заболевает всем подряд. Она не пользуется москитными сетками, пьет из местных источников, пробует местные блюда и потом удивляется, отчего ей так плохо. А я ничем не заражаюсь. — Писатель осторожно потрогал умело забинтованную голову. — Кроме сотрясений мозга, — добавил он. Доктор Сотолонго поднял свой бокал с джином.

— За сеньору Геллхорн, — провозгласил он.

Мы тоже подняли бокалы.

— За сеньору Геллхорн, миссис Хемингуэй, — сказал Хемингуэй и выпил джин одним глотком.

Разумеется, всем хотелось узнать, что с нами случилось.

Только Грегорио Фуэнтес не задал ни одного вопроса о наших ранах, об исчезнувшем «Крис-Крафте», сгоревшем «Лорейн» и загадочной радиограмме, в которой было назначено наше рандеву. По всей видимости, отважный маленький кубинец решил, что если босс захочет что-либо рассказать, то сделает это по собственной воле. Однако остальные терзали нас расспросами.

— Это секретная информация, — рычал Хемингуэй весь первый день после нашего возвращения, и больше от него ничего нельзя было добиться. Остальным — даже мальчикам — пришлось поклясться молчать обо всем, особенно о «Крис-Крафте»; они недовольно поворчали, но согласились.

— Черт побери, что я скажу Тому Шелвину, когда он вернется? — то и дело повторял Хемингуэй в ту последнюю неделю августа. — Если он взыщет с меня за катер, мне конец.

Жаль, что нельзя направить счет флоту или ФБР.

Обсудив, стоит ли докладывать о случившемся Брадену или полковнику Томасону, мы решили ничего никому не говорить. Загадка операции «Ворон» и абверовских документов продолжала беспокоить нас.

— Заставьте Шелвина поклясться молчать и расскажите ему все без утайки, — предложил я. — Может быть, он возгордится тем, что послужил своей стране.

— Думаешь, он пожалеет, что смог пожертвовать родине только один восьмиметровый катер? — осведомился Хемингуэй.

— Всякое может быть, — с сомнением отозвался я.

Хемингуэй подпер голову рукой.

— Черт возьми, это был прекрасный катер. Помнишь его носовой прожектор, встроенный в планшир? А маленькую статуэтку русалки? А приборы, спроектированные тем самым конструктором, который строил в двадцатых роскошные малые суда «Гар Вуд»? А его штурвал «дейзенберг» и...

— Хватит, — перебил я. — Меня уже тошнит.

Хемингуэй кивнул, все еще поддерживая голову ладонью.

— Что ж, Том — щедрый человек и настоящий патриот.

Если это не поможет нам вымолить прощение, останется только пристрелить его.

В понедельник 31 августа, когда я сидел в постели, хлебая остывший суп, во флигель вошел Хемингуэй.

— К тебе два посетителя, — сказал он.

Надеюсь, мой взгляд не выразил ровным счетом ничего.

— Британский хлыщ и карлик в двухсотдолларовом костюме, — добавил писатель. — Я сказал им, что они могут поговорить с тобой, но с тем условием, что я буду присутствовать при беседе.

— Меня это устраивает, — ответил я, ставя поднос на прикроватный столик.

В комнате появились еще два кресла, и после взаимных представлений Хемингуэй велел мальчику-слуге принести всем по бокалу виски. Дожидаясь его, мы болтали о пустяках. Я заметил, что Хемингуэй оценивающе присматривается к гостям, а командор Ян Флеминг и Уоллес Бета Филлипс, в свою очередь, к нему. Британец и карлик, казалось, остались довольны тем, что увидели и услышали; Хемингуэй продолжал терзаться сомнениями.

— Мы так рады, что ты остался в живых, старина, — уже в третий раз повторил Флеминг. История с моим ранением начинала мне приедаться.

— Значит, мы можем поговорить о том, как и отчего все это случилось? — спросил я.

Флеминг и Филлипс посмотрели на Хемингуэя.

— Не стесняйтесь, — произнес тот натянутым тоном. — Я его друг. К тому же я и сам набил несколько шишек и синяков. — Он прикоснулся к своей забинтованной голове. — И хотел бы знать, ради чего.

Гости переглянулись и кивнули. Было жарко, я потел в пижаме. На Хемингуэе были мешковатая рубашка, шорты и сандалии, но и он взмок от испарины. Ян Флеминг маялся в своем шерстяном «тропическом» блейзере, который выглядел именно шерстяным, но уж никак не тропическим. И только Уоллесу Бета Филлипсу зной был нипочем. Лысый коротышка казался таким подтянутым, безупречно сшитый костюм сидел на нем так ладно, как будто в комнате царила сухая прохлада, а не влажная жара.

Я решил еще раз представить посетителей, чтобы Хемингуэй лучшее уяснил ситуацию.

— Ян работает с ребятами из британской М16, — сообщил я. — Он сотрудничал с БКРГ Уильяма Стефенсона в нашем полушарии.

Длиннолицый британец учтиво поклонился писателю и раскурил сигарету. Я заметил, что при виде длинного мундштука Хемингуэй нахмурился.

— Господин Филлипс прежде служил в BMP, — продолжал я, — а теперь он работает у Билла Донована в КСК.

— Теперь она называется ОСС, Джозеф, — негромко поправил меня Филлипс.

— Да. Я оговорился. Но мне казалось, что вы переехали в Лондон, господин Филлипс.

— Так и есть, — ответил коротышка. Его улыбка вызывала у меня совершенно иные чувства, нежели кривая ухмылка Дельгадо, — она помогала мне расслабиться и внушала симпатию к Филлипсу, а когда улыбался Дельгадо, мне хотелось убить его.

«Своим возвращением вы обязаны Хемингуэю», — подумал я и встряхнул головой — в это время суток лекарства мешали мне связно мыслить.

— Я вернулся, чтобы поговорить с вами, — продолжал Филлипс. Он кивком указал на Хемингуэя. — С вами обоими.

— Мы ждем ваших объяснений, — сказал Хемингуэй. — Или вы хотите сначала узнать, что произошло на минувшей неделе?

Ян Флеминг вынул изо рта мундштук и стряхнул пепел в пепельницу для гостей, стоявшую у подноса с моим обедом.

— Мы хорошо осведомлены об этих событиях, но с удовольствием выслушаем подробности о гибели майора Дауфельдта.

Хемингуэй бросил на меня взгляд. Я кивнул. Он коротко, немногословно поведал им о случившемся.

— А лейтенант Мальдонадо? — спросил Филлипс.

Я рассказал о нашей встрече на кладбище.

— Но лейтенант остался жив? — произнес Флеминг.

Я кивнул. «Хитрое дело» в изобилии поставляло нам информацию на эту тему.

— На следующий день женщины, которые принесли цветы к памятнику Амелии де ла Хоц, услышали его крики из мавзолея. Мальдонадо доставили в гаванскую клинику, сумели спасти его ногу и приставили к нему круглосуточную охрану.