Дэн Симмонс - Колокол по Хэму

— Подумаем об этом утром, — отозвался писатель, по-прежнему не отрывая взгляда от шифровальных сеток. Внезапно он улыбнулся. — Черт побери, если случится самое худшее, мы можем взять ее с собой.

Я решил, что он шутит.

— В качестве повара?

Хемингуэй с самым серьезным видом покачал головой.

— Наш кок — Грегорио. Лучший на все времена. Дикарка займется штопаньем носков и будет подавать патроны, если нам придется туго.

«О господи», — подумал я.

Хемингуэй вскочил на ноги и крепко стиснул мои плечи.

— Ты хорошо поработал, Лукас. Очень хорошо. Не знаю, кто ты и что ты на самом деле, но, коли ты способен поставлять «Хитрому делу» такую информацию, я рад, что ты с нами. — Он собрал записи. — Я беру их с собой в постель, а утром поеду к Спруиллу Брадену.

Я кивнул.

— Доброй ночи, Лукас, — сказал Хемингуэй и погасил свет в старой кухне, продолжая улыбаться. — Ты отлично поработал.

Вернувшись в «Первый сорт», мы с Марией не рискнули включать свет. Пока она раздевалась и готовилась ко сну в маленькой комнате, погруженной во тьму, я вынул пистолет из тайника, устроенного в кладке камина, проверил его, убеждаясь, что он заряжен, но в стволе нет патрона, и сунул оружие под подушку. За окнами царила непроглядная темнота, шел дождь. Я вынес койку в другую комнату, но, прежде чем я успел забраться под одеяло, Мария втащила свою кровать с постелью и поставила ее рядом с моей. Я хмуро посмотрел на нее.

— Прошу вас, сеньор, — зашептала она. — Умоляю вас.

Я только лягу рядом, но даже не прикоснусь к вам. Мне так страшно. — Она забралась под одеяло. Ее койка стояла в полуметре от моей.

— Какого черта ты делала в деревне? — хрипло прошептал я. — Нам очень повезло, иначе Бешеный жеребец в эту самую минуту уже допрашивал бы тебя.

Мария задрожала.

— Мне было так одиноко, так плохо, — прерывающимся шепотом заговорила она. — Я отправилась туда... не подумав хорошенько. Я все равно не смогла бы уехать домой. У меня не было денег на автобус. Я решила, что как-нибудь доберусь.

Сеньор Хосе, больше я не уйду с фермы, клянусь глазами своей матери...

Я вздохнул и посмотрел в потолок. Мгновение спустя одеяло Марии негромко зашуршало, и ее маленькая ладонь коснулась моего плеча. Ее ледяные пальцы вздрагивали. Я не протянул руку, не сжал их, но и не оттолкнул.

«О господи, — думал я, прислушиваясь к звукам капель, барабанивших по крыше, и шелесту пальмовых листьев, которые колыхал ветер. — А ведь лето только начинается».

Май сменился июнем, и у меня возникло ощущение медленно, но неумолимо затягивающейся петли. Что это за петля и на чьей шее, я даже не догадывался. Тропический зной из тягостного превратился в невыносимый, и когда не дул пассат, я чувствовал себя так, словно мой череп угодил между молотом жгучего солнечного света и наковальней слепящего моря.

Вести с обоих фронтов были в основном тревожные, и лишь отдельные события могли удержать малодушного человека от полного отчаяния.

В начале июня Мексика объявила войну государствам фашистской Оси.

— Ну наконец-то, — сказал Хемингуэй, когда мы услышали эту новость по коротковолновому приемнику на борту «Пилар». — Узнав об этом, Гитлер и Того выбросят белое полотенце. Уже в этом месяце отборные мексиканские полки наводнят Европу и Британские острова.

4 июля японцы предприняли массированную атаку на Мидуэй-Айленд. Четверо суток экипаж «Пилар» слушал скудные сообщения о боях; все, кроме меня, были уверены в том, что настала новая эра морской войны. Хемингуэй утверждал, что времена боевых судов и артиллерии миновали, что теперь они — такое же архаичное оружие, как арбалеты, и отныне решающее слово будет за кораблями, о которых мы слушали по радио, — авианосцами, выпускающими самолеты против вражеских флотилий с дистанции в сотни миль. Судя по всему, адмирал Эрнест Кинг, главнокомандующий военно-морскими силами США, придерживался одного с Хемингуэем мнения, поскольку еще до того, как определился результат сражения, он в беседе с журналистами признал, что его исход изменит течение войны. 7 июня ВМФ США объявил о своей победе, но лишь несколько месяцев спустя все мы осознали, насколько важна была эта победа.

В тот же день 4 июня из оккупированной Восточной Европы поступило сообщение об убийстве шефа СС в Чехословакии Рейнхарда Гейдриха. Убийство якобы было совершено местными партизанами, однако по моим сведениям, полученным еще в канадском Лагере "X", «партизанская» вылазка была не чем иным, как тщательно спланированной операцией британцев, которые привлекли к ней чешских националистов. Идея ликвидировать Гейдриха принадлежала Уильяму Стефенсону и Яну Флемингу. Ничуть не удивило меня и полученное 10 июня сообщение о том, что в отместку за гибель Гейдриха нацисты полностью разрушили чешский город Ледеч и казнили более 1300 его мирных жителей. Немцы выбрали Ледеч по одной-единственной причине — прошел слух, что кто-то из заговорщиков провел там ночь.

Война разгоралась. К середине месяца генерал Роммель вышвырнул британцев из Северной Африки. Японцы заняли два острова алеутского архипелага и захватили американский самолет, который потопил шесть японских кораблей, курсировавших вдоль этой островной цепочки. Вопреки вдохновляющим словам Марлен Дитрих о мощи Советов, становилось очевидно, что немцы продолжают оттеснять русских в степи и что Севастополь, их главная военная база на Черном море, оказался на грани падения.

13 июня Франклин Делано Рузвельт утвердил создание Офиса Стратегических Служб, тем самым концентрируя и укрепляя могущество бывшего КСК Уильяма Донована. Я хотел послать Уоллесу Филлипсу поздравительную открытку, однако он уже получил от меня подарок — шифрованные сообщения о британских конвоях — и, хотя он знал, что для людей Донована это устаревший материал, все же выполнил свою часть сделки. Когда я в конце мая попытался дозвониться Филлипсу в «Насиональ», мне сообщили, что коротышка выписался из отеля и велел пересылать корреспонденцию на его имя в Лондон.

Из новостей, имевших прямое отношение к нашей деятельности, можно упомянуть сообщение американских и гаванских газет о том, что 29 июня ФБР задержало на Лонг-Айленде восемь германских диверсантов. Почти все подробности операции были искажены, однако это была первая реакция на храброе обращение Хемингуэя в посольство месяцем ранее.

Хемингуэй был раздосадован тем, что его доклад восприняли без энтузиазма. Посол Браден не скупился на похвалы, высоко оценив усилия Хемингуэя и его тайной организации, и выразил уверенность в том, что ФБР и военно-морской флот немедленно предпримут необходимые меры, как только его сообщение будет получено и подтверждено. Полковник Томасон отправил Хемингуэю с дипломатической почтой зашифрованное поздравление, однако скрытый скептицизм в похвалах полковника и посла взбесил писателя.