Антон Чиж - Пять капель смерти

Покидая сыскную полицию, я не мог отделаться от неприятного чувства, будто меня обвели вокруг пальца дважды. Один раз — бойкая девица, второй — господин чиновник для особых поручений. Уж больно покладист и послушен, что с его репутацией и характером никак не вяжется. Но ведь играть с огнем, то есть с нашим отделом, он не рискнет, в уме ему точно не откажешь…

На что господин Лебедев умеет не вовремя пошутить, так и он сидел мрачный, пальцами по столу постукивал. Командир мой из угла в угол ходит, а из него огненный пар так и бьет. Фигурально выражаясь. Кому непонятно, а я-то его как облупленного знаю. Так вот. Гуляет туда-сюда и молчит себе в усы. Признаться, не выдержал, спрашиваю:

— Что же такое творится, Родион Георгиевич?

Он остановился, смотрит мимо нас и отвечает:

— Это мы с вами, ротмистр, ловим мелкую рыбешку, а господин Макаров защищает основы государства. Барышня оказалась не так проста. Провела многомудрого полковника. И не она одна. Кстати, нам запрещено расследовать смерть Наливайного. Макаров заинтересовался, что же изобрел Окунёв.

— К соме подбирается, — говорит Лебедев. — А как найдет, будет веселье. Помяните мое слово.

— Ни к чему он не подберется, — Ванзаров ему. — Он вообще не представляет, что искать надо. Так, отдельные слухи. Главный, по его мнению, свидетель мертв. Остается только Окунёва пытать.

— С них станется.

— Некогда им на ерунду размениваться, когда кругом такое заваривается.

— Значит, дело закрыто, концы в воду, — говорит Лебедев и сигарку вытаскивает. — Поехали, что ли, к актрискам, развеемся.

— Одно дело закрыто. Но смерть Толоконкиной расследовать никто не запрещал.

Сказал и усами поиграл. Ох и хитер начальник мой. Счастлив служить под его началом. Господин Лебедев сигарку убрал и говорит:

— Что думаете о показаниях Лёхиной, или как там ее на самом деле?

— Для нас она по-прежнему Лёхина, — отвечает Ванзаров. — Думать нечего, все очевидно.

— Она убила обоих? — спрашиваю.

— Нет, Мечислав Николаевич, все сложнее. Она, безусловно, врала. Врала отчаянно и глупо, насколько позволяло ее самочувствие. И не она, конечно, на даче стулом меня угостила и от ваших пуль ушла. Но зерно правды там есть. Его надо только выковырять. И не спутать с шелухой. Чем и займемся. Прошу вас подготовить списки всех сотрудников аптек, обратите внимание на первую женскую аптеку Лесневской.

— Слушаюсь, — говорю. — Филерский пост у профессора держать?

— Снимайте, в нем никакой пользы уже.

— Почему же, друг вы наш, — говорит ему Лебедев, — утаили от нас с ротмистром, что вам телефонировали с угрозами?

— Пустяки, просто пугали.

Лебедев подмигнул мне, дескать, скрытный какой у вас начальник, и говорит:

— Навел я в архиве справки по родившимся гермафродитам. Так вот…

Только закончить ему не дали. Телефонный аппарат задребезжал.

Ванзаров трубку к уху приложил, в рожок говорит:

— У аппарата.

Слушает молча.

Чувствую, что-то случилось. На лице у него ни единый мускул не дрогнул, сказал только: «Ждите, сейчас будем», и трубку повесил.

Мы с Лебедевым молчим, ждем, что дальше будет. Он к вешалке подошел, пальто надевает. Мы ждем. Пуговицы застегнул и говорит:

— Особого приглашения не будет. Поехали. У нас приятный сюрприз.

— Кто? — спрашиваю.

— Скоро узнаем.

Лебедев чемоданчик походный прихватил и за ним. Я вперед всех побежал, пролетку полицейскую с участка требовать. На свои-то разъездные копейки не наездишься.

Вот тебе, Николаша, пример на моем горьком опыте. Стоит только проявить инициативу, потом долго расхлебывать будешь. Сам себе не рад, что по своей дури в такую кашу влез. А поздно. Раньше надо было думать. После тех двух случаев я, конечно, всем хвосты накрутил. Чтоб каждый городовой утроил, нет — учетверил внимание. Если кого подозрительного заметил, сразу хватать, потом разберемся. А ежели кто в голом виде по морозу разгуливает, свою шинель не жалеть, человека обогреть и сразу в участок. Чтоб живым доставить. Сам даже стал улицы по утрам проверять, у нас одного приказа мало, может, где-то в Лондоне приказов и слушаются, а наш народ только когда палку над собой чует, шевелится. Городовые знают, что сам пристав взялся по утрам их проверять, так что все, как один, на постах. Да только все равно опоздали.

Утром 5 января, в канун светлого праздник Крещения, обход сделал, сижу в участке, вдруг слышу — шум. Выглядываю: опять тело тащат. Приказ выполнили — в шинель завернули. Спрашиваю: что, как?

Оказывается, как рассвело, городовой Балакин обход делал по 1-й линии. Вдруг видит, среди сугробов что-то темнеет. Он-то уже ученый, сразу смекнул, что к чему. Подходит — господин в одном домашнем халате лежит. Наверняка с ночи. А в тот день морозище был жуткий, крещенский, одним словом. Балакин подмогу вызвал, приволокли с напарником тело. Мы его сразу в медицинскую. Да только без толку. Доктор Борн сказал: хоть теплый, да только помер уже часа два как.

Что тут поделать? Опять «самовар» нашли. Господин Ванзаров четкий приказ оставил: чуть что похожее случится, сразу ему докладывать. Иду телефонировать в сыскную. А у самого пальцы дрожат. Совсем разнервничался. Приезжают они всей троицей, словно на метле примчались, и сразу в медицинскую. Да только что там делать. Несчастный давно окочурился, остывает теперь. Лебедев над ним колдовать принялся, а Ванзаров меня отвел и спрашивает:

— Андриан Николаевич, этого так и нашли в халате?

— Так точно, — говорю, — лежал, уткнувшись лицом в снег. Городовой сказал, словно спать улегся и халатиком прикрылся. Материя шелковая, блестит как снег, светлая, потому и не заметили сразу. Долго ли на таком морозе выспишься.

— Иностранные подданные, проживающие в участке, все по учету проходят?

— Как же иначе, — говорю.

— Проверьте, где проживал некий господин Санже.

Заглядываю в регистрационную книгу: как есть, в доме на 1-й линии.

— А где этого нашли? — Ванзаров спрашивает.

Сверяю: мать честная! Адрес-то один и тот же. А господин Ванзаров даже не удивился, словно знал.

— Кто же таков этот Санже будет? — спрашиваю. — Купец или коммерсант?

— Все значительно интересней, пристав, — отвечает мне. — Готовьтесь, у вас будет масса хлопот. Потому что господин этот — секретарь американской миссии. Важный дипломат и знаменитый боксер. Ждите больших гостей. Из министерства, не иначе. В общем, я вам не завидую…

Как сказал, так у меня внутри все похолодело. Это какую же холеру на свою шею повесил. Все, теперь замучают проверками. Скажут: как же ты, пристав, не углядел, что у тебя дипломат иностранной державы в снегу голяком спит? Плохо ты, пристав, за участком следишь. Надо тебя куда подальше отправить. И ведь отправят. Сделают во всем виноватым, это у нас умеют.