Антон Чиж - Пять капель смерти

С искренним почтением, Дж. Санже. 5 января, около девяти вечера».

Рядом с темной церквушкой остановились сани, из которых выпрыгнула стройная пассажирка, бросила извозчику медяки и направилась к боковому входу в храм, через который ходили служки и священники. Лицо дамы покрывала густая вуаль. Дорога была ей знакома. Она уверенно обходила рытвины и сугробы, ни разу не споткнулась и в полной темноте нашла дверь. Сбив снег с сапожек о каменный порог, она дважды стукнула, подождала и еще раз повторила.

— Кто там? — спросил настороженный голос.

— Откройте, отец Георгий, это Елена, — прошептала дама в дверную створку.

Щелкнул замок. В отблеске света появилась высокая фигура в рясе.

— Матушка, как хорошо, что пришла! Проходи скорее!

Бархатным голосом отец Гапон умел завораживать паству. На еженедельных вечерах с чаем и конфетами, проводимых «Собранием русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга», люди с упоением слушали речи молодого и красивого священника. Его глаза горели праведным огнем, слова несли надежду и веру, что беспросветной жизни в нищете и убогости скоро придет конец и настанет время нового мира. Сам Георгий Аполлонович происходил из малороссийской деревеньки, с грехом пополам окончил Полтавскую духовную семинарию и кое-как получил степень кандидата богословия в Духовной академии. Но с народом разговаривать умел.

Дама прошла в натопленную комнатку, служившую столовой, местом отдыха и кабинетом при церкви, остановилась на пороге и трижды перекрестилась на большой киот. Теплилась лампада, и тускло светила керосиновая лампа на столе. Она поклонилась иконам в пояс, подняла вуаль и села напротив господина в поношенном костюме.

— Что, Рутенберг, опять козни строите?

— Давно вас не видел, Медоварова, и, признаться, не хотел видеть. Особенно сейчас, — процедил господин.

Вернулся Гапон, потер руки и улыбнулся.

— Как хорошо, друзья, будем пить чай втроем! — мягко проворковал он.

Рутенберг встал:

— Я, пожалуй, пойду…

— Отчего же, Петр Моисеевич, голубчик? Мы не договорили…

— Извини, батюшка, при этой… особе разговора не будет. Помни, что сказал: или ты пойдешь впереди и поведешь за собой, или мы пойдем без тебя. Так что решайся. Увидимся завтра.

Не простившись, Рутенберг вышел в прихожую. Отец Георгий извинился и побежал запирать. Когда вернулся, дама разлила чай.

— Как нехорошо, как глупо получилось! — с досадой сказал он. — Ведь Петенька хороший, дельный товарищ, только вспыльчивый. А с тобой, Леночка, не ладит. Что не поделили?

— Не сошлись характерами. — Она взяла чашку. — Пейте, батюшка, пока не остыл.

Отец Георгий отодвинул блюдце, уставился в невидимую точку и пробормотал:

— Как это некстати…

— Не виделись давненько, и не спросите, как у меня дела?

— Да-да, как дела? — механически пробормотал он.

— Дела у меня, батюшка, идут лучше некуда. Получила большое наследство. Думаю отдать половину на ваши кружки и Общественные чайные. Стыдно ведь, отец Георгий, брать деньги на борьбу с самодержавием у Департамента полиции.

До Гапона не сразу дошел смысл слов:

— Что ты сказала?

— Я теперь богатая наследница и могу предоставить вам тысяч двадцать на ближайшие нужды рабочего движения. А если дело пойдет успешно, можете рассчитывать еще на столько же.

Она выложила на стол банковскую упаковку сторублевок.

— Здесь тысяча, на первые дни. Остальное — на следующей неделе.

Отец Георгий по-бабьи всплеснул руками:

— Леночка! Провидение Господне привело меня к тебе! Ты не представляешь, что значит твой дар в такой момент! Это просто чудо! Спасибо, Господи!

Гапон упал на колени и истово перекрестился. Медоварова смотрела на проявление радости равнодушно.

Встав с колен, отец Георгий засунул пачку ассигнаций в секретный ящичек под крышкой стола. И поднес ко рту чашку:

— Ты мой ангел-спаситель, Леночка! А то ведь господин Лопухин, директор Департамента, каждую копейку со скрежетом зубовным отдает. А господин градоначальник Фуллон и полушки не даст. А господин министр Святополк-Мирский вовсе со мной говорить отказался. То ли дело был Зубатов Сергей Васильевич! [25] Заведующий Особым отделом Департамента полиции в 1903–1905 гг. Был инициатором создания и финансирования рабочих кружков. Все понимал и денег не жалел. Такую махину с ним подняли!

— Полно вам, батюшка, такие пустяки.

— Нет, Леночка, не пустяки! Твоя помощь сейчас нужна рабочим.

— Что-то случилось?

— Да разве ты не знаешь? Такая каша заварилась! — Гапон тяжко вздохнул. — А все эти господа социал-революционеры воду мутят. Из такой ерунды ересь сотворили.

— Слышала, уволили четырех рабочих?

— Да какое! Уволили одного пьяницу, Сергунина, а он оказался из нашего «Собрания». За него заступились, выдвинули хозяину требования. Ну и пошло-поехало. К Путиловскому заводу другие присоединились. В общем, большая заваруха. И так это не вовремя. Что теперь государь подумает о моих стараниях?

— Революция не бывает по расписанию, — сказала Медоварова. — Она приходит, когда у народа кончается терпение.

Отец Георгий поставил чашку:

— Елена, ты ли это? Ты же никогда не призывала к насилию. Или примкнула к радикалам?

Медоварова улыбнулась:

— Что вы, батюшка, время такое, все нервничают, вот и сама не заметила, как ляпнула глупость, простите. Да вы пейте, пейте…

Гапон вздохнул горестно и отпил большой глоток. Затем другой. Чашка его быстро опустела. Зрачки расширились, лоб покрылся испариной, тонкие пальцы мелко задрожали. Медоварова смотрела ему в глаза:

— Ты видишь?

— Да, я вижу прекрасный мир, новый мир! — Гапон говорил медленно. — Как хорошо, как красиво! О да, тут все счастливы! Нет ни слез, ни горя, ни унижений!

— Тебя ведет великий бог радости и счастья. Ты видишь его?

— О да! Я вижу его! Он мчится на солнечной колеснице! Он так прекрасен!

— Ты исполнишь мою волю как свою.

— О да, я подчиняюсь гласу твоему!

— Ты поведешь народ к царю.

Гапон обмяк, голова стукнулась об стол. От резкого удара он очнулся и стал лихорадочно озираться.

— Что это было? — спросил он.

— Что, батюшка?

— Мне показалось, — отец Георгий подбирал слова, — что со мной разговаривал…

— Вы, батюшка, замолчали, уставились куда-то, а потом принялись бормотать. Я даже немного испугалась.

Гапон сжал кулаки:

— Значит, правда! Это был глас Божий! Я ждал его и молился, а он пришел нежданно!

— Глас?

— Повеление. Он сказал… — Гапон потер лоб, будто стараясь вспомнить. — Я не помню слов, но теперь точно знаю, что мне делать…