Евгений Сухов - Я украл Мону Лизу

Леонарди беспристрастно перелистывал книгу, и со стороны выглядело, что он совершенно позабыл о времени и том месте, где находится. Лицо, лишенное эмоциональности, напоминало маску сфинкса, его самообладанию стоило позавидовать.

Достав из ящика стола целую стопку фотографий с увеличениями разных частей тела, профессор принялся рассматривать наиболее сложный фрагмент – глаза «Моны Лизы». Уголок левого глаза имел небольшую ложбинку, закрашенную более темным цветом с огромным количеством мелких трещин, образовавшихся в результате растрескивания краски. В увеличенном виде разрывы напоминали тончайшую сеть, в центре которой находилось крохотное пятнышко перетертой охры, – при богатом воображении его можно было бы принять за паучка. Стараясь не поддаться возбуждению, профессор Поджи взял лупу и принялся через пятидесятикратное увеличение, опасаясь не сбиться со счета, пересчитывать количество поперечных и продольных трещин. Получилось тридцать шесть на сорок четыре. Ровно столько, сколько было на увеличенной фотографии. Причем совпало не только количество трещин, но и плавный изгиб каждой линии. Подделать такое было невозможно или почти невозможно… В противном случае копиист будет обладать талантом не меньшим, чем сам создатель картины. Но такой дар всегда уникальная редкость. На фотографии были видны несколько волосков, оставленных от кисточки, такие же волоски, совпадающие по местоположению, размеру и по толщине, были видны на картине.

Откинувшись на стул, Джиованни Поджи некоторое время пытался прийти в себя. Никогда прежде ему не приходилось выполнять столь ответственную и сложную работу. Видно, нечто подобное ощущает судья, когда ему приходится вопреки общественному мнению выносить непопулярный окончательный вердикт.

Неожиданно Леонарди закрыл книгу. Бережно положил ее на край стола и спросил:

– Так что скажете, господин профессор? Каково же будет ваше решение?

– Смею вас поздравить, Леонарди, это подлинник.

– Разумеется, оригинал, я и не сомневался, – отозвался заметно повеселевший Перуджи. Повернувшись к Джери, отчего-то нахмурившемуся, сказал: – Мне бы хотелось как-то побыстрее решить наш финансовый вопрос… Разумеется, мне очень лестно пребывать в вашей ученой компании и приятно проживать в вашем городе, но поймите меня правильно, господа, мне нужно возвращаться в Париж. Меня там дожидаются срочные дела!

– Вам не придется долго ждать, Леонарди, – живо заверил Джери. – Давайте встретимся с вами завтра в это же самое время в галерее. Я принесу вам деньги, а вы принесите мне картину.

– Решение вполне разумное. А пока я заберу картину.

Длинные ладони профессора лежали на холсте, скрывая лицо женщины. Подушечками пальцев он ощущал шероховатую поверхность красок.

– Знаете, мне очень трудно расставаться с «Моной Лизой», у меня такое чувство, как будто бы я сроднился с ней.

– Я вас вполне понимаю, – посочувствовал Леонарди. – Тогда вы легко можете представить, что творится в душе у меня. Ведь картина была со мной куда более длительное время. Что ж, мне тоже нужно будет как-то привыкать жить без нее, но полагаю, что я получу вполне достойную компенсацию, которая скрасит все эти неудобства.

Завернув картину в красную материю, Леонарди произнес:

– До завтра, господа. Надеюсь, что наша встреча будет еще более приятной.

Через минуту дверь за ним закрылась, и в коридоре послышались поспешно удаляющиеся шаги. Поднявшись из-за стола, профессор Поджи подошел к окну и посмотрел вслед Леонарди, вышедшему из музея. В руках у него, с некоторой долей небрежности, находилась одна из величайших картин мира. Стоя на перекрестке, он создавал помеху для пешеходов, и временами некоторые из них задевали рамку локтями. Профессор Поджи невольно поморщился при мысли о том, что одно из таких прикосновений может причинить картине непоправимый урон.

Поправив сползающую картину, как какой-то бездушный предмет, Леонарди пошагал дальше к стоянке извозчиков. Что-то коротко сказал возчику и уверенно расположился в коляске.

– Что будем делать? – спросил Джери. – Может, картину оставим себе? Ее можно будет выгодно перепродать.

– Дело серьезное… весьма. Я призываю тебя к благоразумию, нам есть что терять.

– И что ты предлагаешь? – не сразу спросил антиквар.

– Нужно сообщить о Леонарди полиции, пусть она разберется с ним. И еще нужно вызвать из Рима главного директора музея античности произведений искусства господина Коррадо Риччи. Полагаю, что это уже его проблема…

Повернувшись вновь к окну, профессор увидел, что коляска уже отъехала. Взяв телефон, он произнес:

– Синьора, соедините меня с комиссаром полиции. Да, немедленно… Кто спрашивает… Скажите, что это профессор Поджи, директор галереи Уффици. Да, дело не терпит отлагательств. Конечно, буду ждать.

Пройдет всего-то несколько часов, и он станет богатым, как персидский шейх. Счастливо улыбнувшись, Перуджи подумал о том, что ему невероятно повезло.

Винченцио Перуджи родился в Северной Италии в небольшой деревеньке Дюменца, которая находилась между островерхими снежными горами. Самым богатым человеком в их деревне считался синьор почтальон, потому что имел лошадь. А еще его дети носили кожаные сапоги. И вот теперь через каких-то несколько часов он сумеет прикупить целый табун лошадей и одеть и обуть целую деревню в лучшие одежды и обувь.

Вот только нужно ли ему это? Во всяком случае, когда он станет богатым, он приедет в деревню в дорогой тяжелой карете с дворянским гербом на дверях, чтобы отпрыски почтальона полопались от зависти.

Посмотрев на сундук, стоявший подле кровати, подумал: «Интересно, деньги уместятся в двойном дне или их придется прятать среди вороха белья? Ладно, главное, чтобы они были, а уж куда их спрятать, я всегда найду».

Правда, профессор Поджи был напряжен и взволнован, но его состояние можно было понять, все-таки не каждый день он выступает в качестве эксперта столь выдающейся картины.

В какой-то момент в душе Перуджи шевельнулся червячок сомнения: «А так ли безобидно их поведение и не побегут ли они после встречи с ним в полицейский участок?» Но, поразмыслив, отверг подобное предположение: «Не похоже! В таком случае почему они не сообщили обо мне в полицейский участок раньше?»

Винченцио Перуджи весь вечер пребывал в прекрасном расположении духа. Перед сном спустился в ресторан, заказал себе обильный и сытный ужин с огромным куском шницеля, чего не позволял себя уже несколько месяцев (пора привыкать к хорошему, скоро он будет питаться таким образом каждый день). Подумав, на оставшиеся деньги взял дорогого вина. Не стоит экономить, когда завтра он получит за картину полмиллиона лир! Лишь только от одной мысли невольно захватывало дух. Возможно, следовало бы попросить и побольше, эти господа могли бы отвалить и миллион, но жадничать тоже не пристало. Удача не любит скряг.