Вячеслав Каликинский - Агасфер. Золотая петля. Том 1

Насыпали в бутылку едва не полстакана порошка, размешали. Поглядели на свет – мутновато, но за годы войны людям доводилось пить и не такое.

У двери, отделявшей чешскую половину классного вагона, Потылицын замешкался, умоляюще попросил:

– Цепенюк, ты половчее меня. Может, ты пойдешь? А я тебя позову потом…

– Тряпка! Баба! – презрительно сплюнул Цепенюк. – Давай сюда бутылку! И то верно: они по одной твоей испуганной роже сразу поймут, что дело нечисто! Засекай время: через две минуты позовешь. И чтобы полстакана спирту приготовлено было! Чистого!

Через полчаса чешские легионеры спали, повалившись там, где кто был. Для верности Цепенюк потряс за плечи одного, с хрустом вывернул ухо другому – никакой реакции.

– Все! – перекрестился Цепенюк. – Полудюжиной гадов нерусских меньше стало!

С трудом распахнули примерзшую дверь вагона, спрыгнули в снег.

– Точно! Тайтурка! – узнал Потылицын. – Господи, будто вчера отсюда уехал! Наш скаутский отряд, помню…

– Про скаутов потом, – оборвал Цепенюк. – Пещеры твои где?

– Холмушинские пещеры с той стороны колеи. Версты три, три с половиной от станции, я ж говорил!

– Так… Поднимаем роту солдат из соседнего вагона – и разделяемся. Ты берешь взвод и бегом марш на конезавод, о котором говорил. Без лошадей не возвращайся, понял? Убью!

Цепенюк замолчал, вглядываясь в приближающуюся к офицерам фигуру. Фигура была облачена в тулуп до пят с огромным поднятым воротником. Далекий станционный фонарь снабдил фигуру длинной тенью и совершенно не давал рассмотреть ее лицо. Когда фигура приблизилась, офицеры рассмотрели заткнутые за пояс желто-красные сигнальные флажки. Цепенюк сунул револьвер в кобуру и окликнул:

– Кто таков?

– Дежурный по станции, господин-товарищ проезжающий. А что у вас за поезд, позволю осведомиться?

– Дежурный, а не знаешь! – фыркнул Потылицын. – Литерный эшелон 24-бис. Так, во всяком случае, в Омске поезд прозывался.

– Эва, сказанул! В Омске! – заперхала фигура. – Сопровождение господина Колчака, никак?

– Можно и так сказать, любезный, – согласился Цепенюк. – Ты нам лучше скажи, дядя, какая власть у нас на станции? Тайтурка, кажется?

– Тайтурка, это определенно. А вот насчет власти сказать затрудняюсь, граждане офицеры. Всякая у нас власть тута – какую желаешь, та и есть. Комендант станции – чех. Пан какой-то. В поселке и в депо красные флаги вывешивают – стало быть, пролетарьят властвует! Паровоз в Половину пробежал недавно, с вооруженными людьми – те говорят, от Политцентра иркутского. Вот и соображай сам, гражданин офицер, какая такая тут власть!

– Дело ясное, что дело темное, – матюгнулся Цепенюк. – А нам тут долго на станции стоять, дядя? Не знаешь случайно?

– С Иннокентьевки которые, с паровоза – те распоряжение оставили: поезда не пущать до особого указания. А указание по линии сообщат. Так что до утра, надо думать. А как чешская власть распорядится или пролетарьят, скажем – это вы у них у самих поинтересуйтесь, граждане офицеры! Сами иннокентьевские за Колчаком, вишь, побёгли…

– Вбил бы я тебе в глотку этих «граждан-товарищей», дядя, только связываться неохота, – пригрозил Цепенюк. – Так что шагай отсюда, мы сейчас караул выставлять будем…

Он повернулся к Потылицыну:

– Значит, ты на конезавод за подводами, а я выставляю караул вдоль насыпи, перебираюсь со взводом на ту сторону, вскрываю вагон, достаю десяток ящиков и жду тебя.

– Ага… Слушай, Цепенюк: а ну как чехи из головы состава свой караул выставят? Или того хуже – с двух сторон насыпи, как положено. Что тогда?

– Не каркай, Потылицын! «Как положено, как положено»… Без тебя знаю, как положено. Так ведь и мы с тобой неделю караулы не выставляем, и другие плевать на службу хотели! Ежели кто и высовывает нос из вагона на остановке, так только в размышлении дровишками разжиться, чтобы с холоду не околеть.

– Не дурной, понимаю… И все одно боязно… И конезаводчик, опять-таки… Я ведь здесь с двенадцатого года не был, Цепенюк! Может, конезаводчик давно лошадок своих на колбасу перевел!

– Типун те на язык, Потылицын! Не говори о худом, не приманивай! В самом крайнем случае отменим свою операцию – хотя чертовски жаль! Так все славно спланировали… И пещеры твои, как Божий знак…

Повернувшись, Цепенюк застучал рукояткой револьвера по солдатскому вагону. Рявкнул в приоткрывшуюся дверную щель:

– Рота, выходи строиться! Не спать, бегом марш! Взводные, выстроить караульную цепь вдоль состава. Интервал двадцать шагов. Никого от станции до вагонов не допускать, стрелять на поражение. Третий взвод: четверо под команду есаула Потылицына, восемь человек ко мне, остальные в резерве. Вопросы есть?

– А чехи гутарили, шо только их приказы выполнять треба, – несмело просипел кто-то из шеренги.

– Это кто там пасть разинул? – рявкнул Цепенюк. – Я те сейчас покажу – «чехи»! Своего командира не признавать?!

Выхватив у взводного фонарь, Цепенюк двинулся вдоль строя, светя в лица солдатам. Определив жертву, протянул руку и выволок из второй шеренги щуплого малороса. Оскалился, подтянул лицо солдата к своему, нешутейно встряхнул:

– Так это ты, сволочь, приказы своего командира выполнять не желаешь?

– То не я, гражданин офицер! – начал креститься солдат. – А приказ насчет чехов вы сами доводили до личного состава… Гражданин…

– Какой я тебе гражданин, сволота?! Был, есть и останусь вашим благородием! Повторить!

– Нетути чичас благородиев! – услыхав одобрительный ропот солдат, осмелел малорос. – С семнадцатого года нетути…

Договорить он не успел – Цепенюк дважды выстрелил ему в грудь, выдернул из рук падающего солдата винтовку, бешено повернулся к шеренге:

– Ну! Кто еще думает, что «ваше благородие» отменено?! А? Примолкли, с-скоты!

Отпихнув ногой тело солдата, продолжил командовать:

– Взводные, эту падаль убрать! Людей по местам выставить, через две минуты доложить! Сомневающихся буду расстреливать на месте, по законам военного времени! – Цепенюк, все еще тяжело дыша, повернулся к Потылицыну, мелко перекрестил его: – С Богом, Петро! Ежели что – по поселку лошадок поищи. Давай, давай, не телись тут.

Взводные, словно проснувшись, заорали на солдат, щедро начали раздавать затрещины и зуботычины. Цепенюк, проводив взглядом товарища с четверкой солдат, повел отделение к вагону с золотом. Не пряча револьвера в кобуру, приказал сорвать с дверей пломбу и сбить замки. Вскрыли вагон. Несколько солдат, оставив винтовки товарищам и опасливо поглядывая на револьвер в руке есаула, запрыгнули в темный зев дверного проема, стали подтаскивать и подавать вниз тяжелые ящики. Сам Цепенюк, поминутно поглядывая на луковицу часов, отошел от греха в сторону: а ну, как в других вагонах кто всполошится?