К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Я знал, как быстро огонь распространяется в Сити летом: люди правильно боялись пожаров. Лондонцы были очень осторожны со свечами в жаркое сухое время года.

— А те двое убийц все еще в столице, — добавил Джеффри. — Светловолосый и лысый.

Я напрягся:

— Дэниелс и Кардмейкер? Вы их видели?

— Да. Я надеялся, что они, может быть, покинули город, но на прошлой неделе вновь увидел обоих в таверне близ Крипплгейта. Я проходил мимо, был базарный день, очень людно, и они меня не заметили. Но я никогда не забуду эти лица. Я тогда подумал, не пойти ли к вам, однако после того, что случилось в прошлый раз, решил, что лучше не соваться.

— Понимаю. А я о них ничего не слышал после той стычки.

И снова я вспомнил, как мне показалось, что за нами следили по пути в порт, о странном звуке, как будто бы кто-то споткнулся о камень.

— В общем, все уже решено, — твердо сказал Оукден. — На следующей неделе мы уезжаем. Я продал свое дело другому печатнику. Но я подумал, что нужно пойти к вам и сказать, что я видел тех двоих. А заодно спросить, нет ли каких-нибудь новостей в расследовании убийства Армистеда Грининга. Ведь тех двоих головорезов кто-то нанял, верно? — Он уставился на меня в упор. — Небось какая-нибудь важная шишка, да? Похоже, они находятся под надежной защитой, если смеют показываться в тавернах.

Я закусил губу. После прошлой встречи с Джеффри я многое узнал: и кто такой Бертано, и как была украдена книга королевы, и что случилось с остальными из кружка Грининга. Но я не нашел ответа на самый главный вопрос — тот, который печатник задал мне теперь: кто же стоит за всем этим?

— Думаю, вы правы, — кивнул я. — Наверное, Дэниелс и Кардмейкер работали на какое-то высокопоставленное лицо, но кто бы это ни был, он тщательно замел следы.

Посетитель не отрывал от меня глаз:

— А та книга? «Стенание грешницы»?

— Ее не нашли. Хотя, — я поколебался, — по крайней мере, ею не воспользовались во вред королеве.

Оукден покачал головой:

— Все это ужасно, просто ужасно…

Я ощутил укол вины, так как в последнее время совсем позабыл о печатнике. О простом человеке, чью жизнь вся эта история буквально перевернула вверх дном.

А мой собеседник добавил:

— Боюсь, могут наступить более страшные времена, хотя охота на еретиков вроде бы и закончилась. Говорят, король вряд ли долго проживет, и кто знает, что будет потом.

Я криво усмехнулся:

— Советую вам соблюдать осторожность. Предсказание смерти короля приравнивается к государственной измене.

— А что нынче не считается изменой? — сказал Оукден с внезапной злобой. — Нет уж, моей семье лучше уехать в деревню. Особых доходов фермерство не приносит, тем более что деньги сейчас обесцениваются каждый месяц, но себя мы, по крайней мере, прокормим.

— Мне очень жаль, что мое расследование навлекло на вас такую беду, — тихо посетовал я.

Джеффри покачал головой:

— Нет, тут виноваты не вы, а те, кто убил моего бедного соседа. — Он встал и поклонился. — Спасибо, сэр, и прощайте. — Он пошел к двери, но, не дойдя, вдруг обернулся и разочарованно произнес: — Я думал, что, возможно, лорд Парр сочтет нужным как-то отблагодарить меня за то, что я тогда тайно пришел к нему сообщить, что случилось той ночью…

— Он не из тех, кто известен своей благодарностью, — грустно ответил я.

Позже в то же утро меня опять неожиданно отвлекли от работы. Из-за двери я услышал голос Николаса:

— Нет! — и какое-то звяканье.

Я поспешил выйти из кабинета и увидел, как Барак и Скелли уставились на Овертона, а тот стоит с красным лицом и дрожит всем своим длинным телом, глядя на письмо у себя в руке. На полу у своих ног я увидел золотую монету в полсоверена — остальные деньги раскатились по комнате.

— Что случилось? — спросил я.

— Да ничего особенного, он просто получил письмо, — ответил Джон.

Николас посмотрел на меня, а потом судорожно сглотнул и смял послание в руке. Скелли вышел из-за своего стола и стал ходить по комнате, подбирая разбросанные монеты.

Овертон холодно проговорил:

— Пожалуйста, Джон, оставьте их на полу. Или нет, положите в ящик для пожертвований в церкви. Я их не возьму.

— Николас, — велел я, — зайди ко мне в кабинет.

Мой ученик немного постоял в нерешительности, но потом медленно пошел за мной странной одеревеневшей походкой. Я указал ему на стул, и он сел. Я занял свое место по другую сторону стола, и юноша посмотрел на меня невидящими глазами. Его лицо, до этого красное, медленно побелело. Он явно пережил какое-то потрясение.

— Что произошло? — спросил я его.

Овертон наконец увидел меня и сказал:

— Все кончено. Меня лишили наследства.

Он посмотрел на письмо, которое все еще держал в руке. Его веко подергивалось, и я подумал, что парень может не совладать с собой, но он сделал глубокий вдох, и его лицо окаменело. Я попытался протянуть руку к письму, но Ник схватил его еще крепче.

— Что произошло? — снова спросил я. — Зачем ты выбросил монеты?

Мой ученик холодно произнес:

— Прошу прощения за ту вспышку. Это больше не повторится.

— Николас, — сказал я, — не говори со мной таким тоном. Ты же знаешь: я всегда помогу тебе, чем смогу.

Веко юноши опять задергалось.

— Да. Извините. — Он замолчал, уставившись в окно на квадрат площади, а потом произнес, по-прежнему глядя туда: — Я рассказывал вам, что родители угрожали лишить меня наследства в пользу моего кузена, потому что я отказался жениться на девушке, которую не люблю.

— Ну да, а я еще посоветовал тебе не принимать это близко к сердцу…

— Мои отец и мать — упрямые люди. Они… они не смогли подчинить меня своей воле и поэтому решили идти до конца. — На его лице появилась слабая печальная усмешка. — Последней каплей стал поединок. Я вам про это не говорил.

Николас повернулся и посмотрел мне в глаза; на его лице смешались свирепость и отчаяние.

— Какой еще поединок? — удивился я.

Парень издал хриплый смешок:

— Когда отец пытался женить меня на этой бедной девушке, хотя ни она, ни я этого не хотели, я совершил ошибку, доверившись одному жившему рядом другу. Вернее, это я думал, что он мне друг и определенно джентльмен, — Овертон произнес это слово, столь много значившее для него, с неожиданной горечью, — но этот человек был транжирой, и его родители посадили сына на скудный паек. И он сказал, что, если я не дам ему два соверена, он расскажет моему отцу правду.

— И что ты сделал?

Николас ответил с какой-то унылой гордостью:

— Разумеется, вызвал негодяя на дуэль. Мы бились на мечах, и я ранил его в руку. — Он снова сжал письмо. — Лучше бы я отрубил ему половину уха, пусть бы остался изувеченным, как этот мерзавец Стайс! Его родители увидели, что сын ранен, и пришли жаловаться моим. Когда они набросились на меня, я честно сказал, из-за чего мы подрались и что я никогда не женюсь на той девушке, которую выбрали мать с отцом. — Овертон глубоко вздохнул и провел рукой по лицу. — И тогда родители решили послать меня в Лондон изучать право и пригрозили лишить наследства. Я не думал, что дело и впрямь дойдет до этого, но они таки выполнили свое обещание.