К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

Я взял себя в руки и повернулся к ближайшему стражнику, неимоверно высокому, плотного сложения молодому парню со светлыми волосами под стальным шлемом, и спросил:

— Что теперь будет?

— Вас хочет видеть сэр Эдмунд.

Во мне затеплилась надежда. Уолсингем был другом лорда Парра, — возможно, я смогу послать ему весточку.

Меня провели через большой зал, а потом — вверх по лестнице. Сэр Эдмунд был занят, и мне пришлось подождать около часа в запертой каморке с видом на летнюю лужайку, сидя на жесткой лавке и собираясь с мыслями. Потом появился другой стражник и коротко сказал, что сэр Уолсингем освободился.

Пожилой констебль Тауэра сидел за своим рабочим столом. Он строго посмотрел на меня и потеребил кончик белой бороды.

— Печально видеть вас снова при таких обстоятельствах, мастер Шардлейк, — проговорил он сурово.

— Сэр Эдмунд, — ответил я, — я не еретик. Не знаю, что случилось, но я должен сообщить лорду Парру, что попал сюда.

— Лорд Парр не может вмешиваться в подобного рода дела, как и никто другой, — раздраженно заметил Уолсингем. — Вас привели сюда по решению королевского Тайного совета, чтобы вы ответили на их вопросы. А лорд Парр не входит в этот орган.

Я в отчаянии попытался переубедить его:

— Но брат королевы граф Эссекс — член Тайного совета. А я всего четыре дня назад говорил с ее величеством. Я не виновен ни в каких преступлениях.

Эдмунд со вздохом покачал головой:

— Я велел привести вас сюда из вежливости, дабы сказать, что сегодня и завтра вы будете здесь, а не затем, чтобы выслушивать ваши жалобы. Оставьте их Совету. Моя власть исходит от этих людей и утверждена печатью королевского секретаря Пейджета.

Я на секунду зажмурился, а Уолсингем сказал более мягким тоном:

— Лучше возьмите себя в руки и подготовьтесь к ответам на завтрашние вопросы Совета. Что касается сегодняшнего дня, то вас будут держать в комфортабельной камере вместе с другими людьми, которым тоже предстоит отвечать на обвинения вместе с вами.

Я тупо посмотрел на констебля:

— Какие еще другие люди? Кто именно?

Он взглянул на бумажку на столе:

— Филипп Коулсвин, юрист; Эдвард Коттерстоук, служащий ратуши.

Значит, подумал я, это проделки Изабель. Но ее безрассудного бреда было, конечно, недостаточно для того, чтобы мы предстали перед Тайным советом. Потом я вспомнил страхи Филиппа о том, что он якобы уже находится под подозрением. Да и Эдвард Коттерстоук тоже был из радикалов.

— Вам принесут поесть и попить, — продолжал Уолсингем. — Вы хотите написать кому-либо?

— Я уже послал своему помощнику известие, что меня арестовали.

— Прекрасно, — безучастно проговорил Эдмунд. — Надеюсь, что завтра вы успешно оправдаетесь.

Он кивнул стражнику, сделал пометку на листе бумаги, и меня увели.

Меня сопроводили обратно через большой зал, а потом вниз по лестнице в сырые подземелья. Раздался тот же громкий звон ключей, те же скрипучие двери с толстыми решетками отворились, и меня под руки провели в центральный коридор, где за своим слишком широким столом сидел Ховитсон, огромный мужчина с неопрятной спутанной бородой. Стражники назвали ему мое имя и оставили меня на его попечение. Он на мгновение озадаченно поднял брови при виде недавнего посетителя, а ныне заключенного, но быстро вновь надел свою обычную бесстрастную маску. Мне вспомнился тюремщик Милдмор, которого, по словам лорда Парра, должны были тайно вывезти из страны, и я задумался: как, интересно, Ховитсон отнесся к исчезновению своего подчиненного?

Он позвал двоих тюремщиков, и они явились со стороны камер.

— Мастер Шардлейк пробудет здесь до завтра, он предстанет перед Тайным советом, — сказал им начальник. — Поместите его к другим узникам, в камеру для заключенных с положением.

Я знал, кто недавно сидел в той камере. Милдмор рассказал мне: это была Энн Аскью.

Меня проводили по короткому, выложенному каменными плитами коридору. Один тюремщик открыл зарешеченную дверь камеры, а другой провел меня внутрь. Камера была точно такой, как описывал Милдмор: стол и два стула, а также вполне приличные кровати с шерстяными одеялами, на этот раз их было три, а не одна, — видимо, надзиратели принесли еще две, услышав, что нужно разместить троих узников. Впрочем, в помещении стоял тяжелый сырой запах подземелья, а свет проникал только через зарешеченное окошко под потолком. Посмотрев на голые каменные плиты, я представил, каково пришлось здесь миссис Аскью после пыток.

Две кровати уже были заняты. Филипп Коулсвин сразу встал. Он был в своей повседневной одежде, воротник рубашки под камзолом развязан, а обычно аккуратная русая борода спутана. Эдвард Коттерстоук обернулся посмотреть на меня, но остался лежать. Когда мы проводили экспертизу картины, мне невольно бросилось в глаза его сходство с сестрой — не только в чертах лица, но и в высокомерных злобных манерах. Впрочем, сегодня он выглядел даже не просто напуганным, но, судя по всему, пребывал в полном ужасе: в его неподвижных голубых глазах навыкате, точь-в-точь таких же, как и у сестры, плескалось отчаяние. На нем были только рубашка и рейтузы. Дверь за мной с лязгом захлопнулась, и ключ в замке повернулся.

Филипп воскликнул:

— Боже милостивый, Мэтью! Я слышал, что вас тоже приведут. Не иначе, это дело рук Изабель Слэннинг.

— Что они вам сказали? — спросил я у него.

— Только то, что завтра мы предстанем перед Тайным советом по обвинению в ереси. Констебль арестовал меня на рассвете, как и мастера Коттерстоука.

— И меня тоже. Это абсурд. Я никакой не еретик.

Коулсвин сел на кровать и потер лоб.

— Я знаю. И все же я… — Он понизил голос: — У меня есть причины бояться. Хотя я был осторожен и не произносил на людях ничего неподобающего. Как и Эдвард.

— А причина не в вашем викарии?

— Насколько я знаю, нет. Иначе его бы наверняка тоже арестовали.

Я кивнул: это звучало логично.

— Единственное, что связывает нас троих, — это тот чертов иск.

Эдвард тихо проговорил со своей кровати:

— Изабель погубила нас всех.

К моему удивлению, этот большой взрослый мужчина свернулся на кровати калачиком, как ребенок. Странно было видеть подобное.

Филипп покачал головой:

— Боюсь, что вас схватили из-за подозрений против меня и Эдварда.

— Но эта жалоба Изабель, якобы мы трое вступили против нее в сговор, — смехотворное обвинение, которое легко опровергнуть! Конечно, нас не вызвали бы на заседание Тайного совета из-за такой ерунды. Если только… — Я глубоко вздохнул. — Если только ее жалобой не воспользовался кто-то еще, некий человек, который хочет от меня избавиться.

— Кто, например? — нахмурился Коулсвин.