К Сэнсом - Стенание [другой перевод]

— Не знаю. Однако, Филипп, я был вовлечен — пожалуй, вопреки собственному здравому смыслу — в дела государственной важности. В Тайном совете у меня могут быть враги. Но и друзья тоже — могущественные друзья.

Но почему на меня напали именно сейчас? Мой ум лихорадочно работал. Может быть, в конце концов наступил момент, когда некто, похитивший «Стенание грешницы», решил открыть карты? И допросить меня о том, как я пытался разыскать книгу? Я никогда не обсуждал ни с лордом Парром, ни с королевой, что будет с рукописью в том случае, если я ее разыщу, но я знал, что старый лорд почти наверняка уничтожит ее. Чтобы король никогда не прочел «Стенания».

— Послушайте. — Я схватил коллегу за локоть. — Вы когда-нибудь отрицали присутствие тела и крови Христовых в таинстве мессы перед кем-нибудь, кто мог на вас донести? — Я говорил тихо, чтобы не подслушал какой-нибудь тюремщик за дверью.

Филипп широко развел руками:

— Учитывая то, что случилось этим летом? Конечно нет.

— А вы, сэр? — обратился я к Эдварду, который по-прежнему лежал, свернувшись в клубочек, на кровати. — Вы говорили что-нибудь такое, что могло оказаться опасным? Может быть, хранили запрещенную литературу?

Коттерстоук посмотрел на меня и проговорил скучающим тоном, как будто это не имело никакого значения:

— Я не говорил никакой ереси и честно сдал свои книги еще в прошлом месяце.

Я снова повернулся к Филиппу:

— Значит, мы должны стоять на этом и сказать Совету, что обвинения против нас лживы. Если кто-то попытается использовать жалобу Изабель против меня, мы должны показать, что это полнейший абсурд.

Мое сердце упало, когда я вспомнил, как казначей Роуленд всячески избегал назначить мне встречу, чтобы обсудить обвинения, выдвинутые бывшей клиенткой. Кто-то велел ему так сделать?

Эдвард вытянулся и с величайшей осторожностью, как будто его тело было хрупким, прислонившись к каменной стене, сказал:

— Это наказание свыше, кара Господня. Все было предопределено. После того, что я совершил, я уже не могу обрести спасения. Я проклят. Вся моя жизнь была обманом. Я жил в гордыне и невежестве…

Я посмотрел на Коулсвина:

— Что он имеет в виду?

Филипп тихо пояснил:

— Позавчера я рассказал ему, что мы узнали от слуги Воуэлла. Эдвард думает, что это наказание за былые грехи. Он признался мне, что действительно убил отчима.

— Значит, это правда?..

Мой коллега безнадежно кивнул.

Тут мы все разом подскочили от звука ключа, повернувшегося в замке. Тюремщик открыл дверь, и я был несказанно рад увидеть вошедшего Барака. Вслед за ним появилась Джозефина с большим свертком. Она выглядела перепуганной. Также вместе с ними пришла и жена Филиппа Этельреда, с которой мы ужинали в тот роковой вечер, когда нас застукала Изабель. Миссис Коулсвин тоже принесла узелок. Она выглядела ужасно, чепец сполз набок.

— У вас десять минут, — сказал тюремщик и захлопнул дверь.

Джек заговорил сердитым тоном, противоречившим сочувственному выражению его лица:

— Значит, вы опять угодили сюда? Джозефина настояла, что придет лично, чтобы принести вам поесть. Николас тоже хотел вас навестить, но я не позволил. Бедняга и без того в таком состоянии, что, вероятно, устроил бы тут истерику и расплакался, как девчонка.

— Если бы Овертон услышал это, то бросился бы на тебя с мечом, — заметил я с улыбкой.

Среди всего этого кошмара Барак умудрился на секунду развеселить меня.

Я повернулся к Джозефине:

— Спасибо, что пришла, милая.

Девушка с трудом сглотнула:

— Я… я хотела вас покормить…

— Очень тебе благодарен.

— Она настояла, — сказал Барак. — Принесла вам кучу еды.

— А Тамазин знает, что случилось? — снова обратился я к своему помощнику.

— В ее-то положении? Вы шутите! Слава богу, когда пришла Джозефина, у нее хватило ума попросить жену позвать меня. Тамми думает, что у нас возникли какие-то затруднения в конторе. А что, черт возьми, происходит?

— Сам не знаю. Изабель…

Я осекся при звуке сердитого голоса. Этельреда склонилась над Эдвардом Коттерстоуком и злобно ему выговаривала:

— Отвечайте, сэр! Почему вы сказали коменданту Тауэра, чтобы к вам ни в коем случае не пускали жену и детей? Ваша супруга, эта добрая женщина, пришла ко мне, она плачет и никак не может успокоиться. Это жестоко с вашей стороны…

Эдвард ответил жалобным голосом:

— Жене и детям лучше всего больше вообще никогда меня не видеть. Я — грязная тварь.

Миссис Коулсвин изумленно уставилась на него, а потом спросила своего мужа:

— Он сошел с ума?

Филипп горестно посмотрел на клиента:

— Оставь его, любовь моя.

Он сел на свою кровать, усадил супругу рядом, и они крепко обнялись.

Я настоятельно обратился к Бараку:

— Послушай, я хочу, чтобы ты пошел в Уайтхолл и сообщил лорду Парру…

Джек раздраженно ответил:

— Я только что оттуда. Взял лодку, как только Джозефина принесла печальное известие. Я знал, что вы захотите этого. Но меня даже не пустили внутрь. На причалах царит страшный хаос, барахло перевозят по реке в Гринвич, чтобы король встретился там с адмиралом, и в Хэмптон-Корт, куда они переедут потом. Мне даже не сказали, где сейчас лорд Парр.

— А королева?..

— Я и до нее попытался достучаться. Но стража ничего знать не хочет. Талдычат одно: «Королевы здесь нет. Она переезжает в Хэмптон-Корт». — Мой помощник набрал в грудь побольше воздуха и заключил: — И тогда я понял, что ваши высокопоставленные друзья просто-напросто бросили вас на произвол судьбы.

— Нет! — яростно воскликнул я. — Лорд Парр еще мог так поступить, но не королева! Кроме того, это дело может иметь последствия для них. Может, с ее величеством что-то случилось? До тебя не доходили никакие слухи?

— Нет.

— Послушай, я напишу записку, передай ее Мэри Оделл, которая служит Екатерине, — лихорадочно проговорил я. — Выясни, где она — все еще в Уайтхолле или уже в Хэмптон-Корте, — и доберись до этой женщины. Скажи страже, что королева сурово их накажет, если записка не дойдет по назначению.

Барак, предвидя такой поворот событий, принес с собой перо и чернила. Я написал записку, объяснив, что случилось, и адресовал ее Мэри Оделл.

— Запечатай ее в конторе, — велел я Джеку. — Они любят, когда стоит печать. Но ради бога, поспеши!

— Постараюсь, — ответил мой помощник, но его тон не внушал надежды.

Тюремщик снова открыл дверь и коротко объявил:

— Время истекло.

Барак и Джозефина вышли вместе с Этельредой. Жена Филиппа плакала, и моя служанка, хотя и сама тоже вся дрожала, поддерживала ее под руку. Дверь снова захлопнулась.

Я сидел рядом с Филиппом на кровати и смотрел на его клиента. Меня пугало состояние Эдварда: я не знал, что он может выдать перед Советом. Теперь он не лежал, а сидел, понурившись. Я шепнул своему коллеге: