Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

— Мистер Пейн, — прошептал Вудворд. — Постойте… можно вас спросить?

— Да, конечно.

Пейн вернулся к постели больного, стал поближе и наклонился, чтобы лучше разобрать его шепот.

Доктор снял вторую банку. Вудворд снова вздрогнул, и в его глазах заблестели слезы. Потом он обратился к Пейну.

— У нас с вами есть… кое-что общее.

— В самом деле, сэр?

— Я о вашей супруге. Насколько понимаю, она умерла в конвульсиях. Хочу, чтобы вы знали… у моего сына… были припадки… вызванные чумой. Ваша супруга… тоже скончалась от чумы?

Шилдс взялся за третью банку, но не спешил ее удалять.

Николас Пейн не отрывал взгляда от лица судьи. Мэтью заметил жилку, бьющуюся на виске Пейна.

— Тут какая-то ошибка, сэр, — произнес Пейн до странности пустым, безжизненным голосом. — Я никогда не был женат.

— Мне об этом рассказал доктор Шилдс, — через силу продолжил Вудворд. — Знаю… о таких вещах говорить тяжело. Поверьте, уж я это знаю.

— Доктор Шилдс, — повторил Пейн, — вам это рассказал.

— Да. О том, что у нее были конвульсии перед смертью. А это… один из симптомов чумы.

Доктор снял третью банку и бережно, стараясь не звякнуть, уложил ее в сумку.

Пейн провел языком по нижней губе.

— Сожалею о вашем сыне, — сказал он, — но боюсь, что доктор Шилдс ошибается, так же как…

В этот момент он посмотрел в лицо доктору, и Мэтью стал невольным свидетелем дальнейшего.

Что-то произошло между Пейном и Шилдсом. Что-то необъяснимое, но абсолютно ужасное. Мэтью увидел, как на долю секунды глаза доктора вспыхнули такой лютой ненавистью, что перед ней были бессильны здравый смысл и логика, и Пейн инстинктивно отпрянул, как при угрозе нападения. И тут до Мэтью дошло, что на его памяти Шилдс и Пейн практически ни разу не общались напрямую. Он также вспомнил, что именно доктор всячески сторонился Пейна, но при этом старательно скрывал свои чувства, так что Пейн мог и не подозревать о разделяющей их пропасти.

И только сейчас эта враждебность проявилась открыто. Похоже, Пейн осознал это впервые. Он открыл рот, как будто собираясь возмутиться или запротестовать, но уже в следующий миг его лицо окаменело так же, как у доктора, и слова остались непроизнесенными.

Шилдс еще пару секунд мрачно глядел ему в глаза, а затем с нарочитым спокойствием повернулся к пациенту, снял четвертую стеклянную сферу и переправил ее в сумку.

Мэтью вопросительно посмотрел на Пейна — тот стоял бледный как мел, опустив глаза. Было ясно, что краткий ненавидящий взгляд Шилдса сообщил ему нечто такое, отчего у Пейна едва не подкосились колени.

— Моя жена… — произнес Пейн, задыхаясь от волнения. — Моя жена…

— Мой сын… умер, — подал голос Вудворд, не ведая о только что разыгравшейся немой драме. — Конвульсии. Это была чума. Простите, что заговорил об этом… но я хотел, чтобы вы знали… что вы не одиноки в своем горе.

— Горе… — повторил Пейн. У него под глазами залегли темные тени, а лицо в считаные секунды осунулось и теперь выглядело постаревшим лет на пять.

— Да, — сказал он, — горе.

Доктор снял пятую банку, на сей раз довольно небрежно, и Вудворд вздрогнул сильнее.

— Я должен… рассказать о своей жене, — начал Пейн, повернувшись лицом к окну. — У нее действительно были конвульсии, но никак не связанные с чумой. Нет. — Он покачал головой. — Ее убил голод. Голод… и безысходное отчаяние. Мы тогда были очень молоды. И очень бедны. У нас была маленькая дочь, также болевшая. А я помутился рассудком… и потерял надежду.

Все молчали. Даже судья, блуждавший мыслями в тумане и уже почти бредивший, почувствовал, что Пейн сбросил свою обычную маску невозмутимости, под которой скрывалось кровоточащее и надломленное нутро.

— Кажется, я все понял, — изрек Пейн, и это странное заявление стало для Мэтью еще одной загадкой. — Мне… нет оправдания… но должен сказать вам… всем вам… что я не замышлял того… что получилось в результате. Как уже было сказано… я был молод, порывист… и сам не свой от страха. Моя жена и ребенок нуждались в еде и лекарствах. А у меня не было ничего… кроме навыков, которые я приобрел, охотясь на всяких головорезов.

Он сделал паузу, в ходе которой доктор Шилдс внимательно разглядывал шестую банку-присоску, не пытаясь ее снять.

— Не я сделал первый выстрел, — продолжил Пейн устало, тяжелым голосом. — Сначала ранили меня. В ногу. Но вы это, наверно, уже знаете. Как меня учили опытные люди… старые морские волки… если на тебя направлено оружие — пистолет или рапира, — надо стрелять или бить в ответ немедля и насмерть. Таковым было наше кредо, и оно помогло нам — большинству из нас — остаться в живых. Это стало естественной реакцией, которую я приобрел, когда у меня на глазах умирали другие, захлебываясь собственной кровью. Вот почему я не смог — просто не смог — пощадить Квентина Саммерса на нашей с ним дуэли. Обученный жить по волчьим законам никогда не уживется с овцами. Особенно… если его подстегивают голод и нужда… и в его дверь стучится призрак смерти.

Любопытство Мэтью разгорелось из костерка в настоящий пожар, и ему очень хотелось узнать, о чем конкретно ведет речь Пейн, но было что-то почти сакральное в самом этом моменте откровения, когда гордец смирил свою гордыню, чувствуя необходимость покаяться в прошлых грехах и — быть может — обрести покой. Потому Мэтью счел неуместным прерывать вопросами человека, с таким надрывом изливающего душу.

Пейн приблизился к окну и поглядел на испещренный огоньками город. На улице Усердия два костра на некотором удалении друг от друга отмечали места стоянок Исхода Иерусалима и новоприбывших лицедеев. Теплый ночной ветерок доносил смех и музыку из таверны Ван Ганди.

— Мои поздравления, — сказал Пейн, не поворачивая головы. — Полагаю, по этой ране вы меня и выследили?

Доктор Шилдс наконец-то избавил почерневшую плоть пациента от шестой банки, спрятав последнюю в сумку вместе с лавровым корнем. Затем он принялся неторопливо и методично застегивать сумку на все пуговички и петли.

— Вы не намерены мне отвечать? — спросил Пейн. — Или это такая пытка молчанием?

— Я думаю, — произнес доктор со скрежетом в голосе, — что вам самое время уйти.

— Уйти? Что за игру вы затеяли?

— Никаких игр. Уверяю вас… никаких игр. — Шилдс потрогал пальцем один из отвратительных черных волдырей на спине Вудворда. — Ну вот, вполне затвердело. Мы оттянули кровь от внутренних органов, видите? — Он быстро взглянул на Мэтью. — Эта процедура дает очищающий эффект, и к утру состояние судьи должно улучшиться.

— А если оно не улучшится? — спросил Мэтью.

— Если нет… мы перейдем к новому этапу.

— А именно?

— Повторим процедуру с банками, — сказал Шилдс, — а после того вскроем кровяные пузыри.