Роберт Маккаммон - Зов ночной птицы

Просто ждали.

Уехали уже почти все. Немногие самые стойкие остались либо из личной преданности Роберту Бидвеллу, либо из необходимости чинить свои фургоны, непригодные к дальней поездке, либо — самый редкий из случаев — потому что не знали, куда податься, и тешили себя иллюзиями: мол, все как-нибудь образуется. Исход Иерусалим остался в своем лагере, готовый сражаться до конца, и, хотя число слушателей на его вечерних проповедях сильно убавилось, он не переставал почем зря клеймить и чихвостить Сатану к великой радости своей паствы. Кроме того, он свел близкое знакомство с одной вдовушкой, не имевшей мужской защиты, и после бурных церемоний ревностно защищал ее в интимной обстановке посредством своего могучего меча.

Но в особняке по-прежнему горели лампы, свет которых искрился в четырех поднятых бокалах.

— За Фаунт-Ройал! — сказал Бидвелл. — Точнее, за тот город, каким он был. И за то, чем он мог бы стать.

Тост был поддержан Уинстоном, Джонстоном и Шилдсом, которые без комментариев осушили свои бокалы. Они стояли посреди гостиной, ожидая, когда в банкетном зале накроют стол к легкому ужину, на который их пригласил Бидвелл.

— Мне очень жаль, что все обернулось таким образом, Роберт, — сказал Шилдс. — Я знаю, что…

— Довольно, — остановил его Бидвелл, подняв раскрытую ладонь свободной руки. — Этим вечером обойдемся без стенаний. Я уже прошел своей дорогой горя и теперь намерен двигаться к следующей цели.

— К какой именно? — спросил Джонстон. — Возвратитесь в Англию?

— Да, через несколько недель, когда завершу здесь кое-какие дела. Вот зачем мы с Эдвардом во вторник ездили в Чарльз-Таун — для подготовки к переезду. — Он сделал еще один глоток вина и оглядел комнату. — Боже, смогу ли я когда-нибудь восполнить потери от сотворенной глупости? Я, наверное, был не в своем уме, когда выбрасывал такую кучу денег в это болото!

— Лично я также выхожу из игры, — сказал Джонстон, глядя в пол. — Нет смысла оставаться здесь и дальше. Думаю уехать на следующей неделе.

— Вы славно потрудились, Алан, — подбодрил его Шилдс. — Облагородили Фаунт-Ройал своими идеями и своим преподаванием.

— Я сделал все, что мог, спасибо за высокую оценку моих усилий. Ну а вы, Бен… какие планы у вас?

Шилдс допил вино и подошел к графину, чтобы снова наполнить бокал.

— Я уеду, когда… отбудет мой пациент. А до того я буду расшибаться в лепешку, чтобы облегчить его состояние, и это минимум, что я могу сделать.

— Боюсь, в настоящее время это все, что вы можете сделать, доктор, — сказал Уинстон.

— Да, вы правы. — Шилдс одним глотком осушил половину бокала. — Жизнь судьи… висит на волоске, который с каждым днем становится все тоньше. Я бы даже сказал, с каждым часом.

Он снял очки и почесал переносицу.

— Я испробовал все способы. Была надежда, что мое последнее снадобье поможет… и оно действительно помогало, но только до поры до времени. А затем организм пациента начал его отвергать и фактически сдался болезни. Так что вопрос не в том, скончается пациент или нет, а в том, когда это произойдет. — Доктор вздохнул; без очков изможденность его лица и покрасневшие глаза стали еще заметнее. — Но сейчас он хотя бы не испытывает страданий и достаточно свободно дышит.

— Он ничего не знает о недавних событиях? — спросил Уинстон.

— Нет. Он до сих пор убежден, что ведьма Ховарт была сожжена утром в понедельник и что его секретарь периодически заходит его проведать — просто потому, что я ему это внушаю. А поскольку его рассудок затуманен, он не может уследить за сменой дней и не замечает, что его секретаря уже нет в этом доме.

— И вы не намерены сообщать ему правду? — Джонстон оперся на трость. — Это не кажется вам жестоким?

— Мы решили… точнее, я решил… что было бы гораздо большей жестокостью рассказать ему обо всем, что здесь произошло, — пояснил Бидвелл. — Не стоит вдобавок ко всему тыкать его носом в тот факт, что его секретарь поддался ведьмовским чарам и стал прислужником Дьявола. А сообщать Айзеку, что ведьма так и не была сожжена… не вижу в этом смысла.

— Согласен, — сказал Уинстон. — Пусть человек упокоится с миром в душе.

— А я ума не приложу, как этот юноша смог пересилить Грина! — Джонстон круговым движением закрутил в бокале остатки вина и потом выпил их залпом. — Тут либо запредельное везение, либо запредельное отчаяние.

— Может, он был наделен сверхъестественной силой или же ведьма лишила силы Грина, наведя на него порчу, — предположил Бидвелл. — Я так думаю.

— Прошу прощения, господа, — сказала, входя в гостиную, миссис Неттлз. — Ужин подан.

— Ах да! Прекрасно. Мы сейчас будем, миссис Неттлз. — Бидвелл дождался, когда она выйдет, и обратился к остальным, понизив голос. — У меня возникла проблема. Дело чрезвычайной важности, которое я хочу обсудить с вами всеми.

— Что еще случилось? — спросил Шилдс, озабоченно морща лоб. — Вы произнесли это каким-то не своим голосом.

— Я сейчас и вправду сам не свой, — признался Бидвелл. — Честно говоря… после недавней поездки в Чарльз-Таун я трезво оценил размер ущерба, который нанесет мне теперь уже неминуемый крах этого проекта, и в результате сам я изменился сильнее, чем полагал когда-либо возможным. Собственно, об этом я и хочу с вами всеми поговорить. Давайте перейдем в библиотеку, откуда наши голоса не будут разноситься по всему дому.

Он взял со стола лампу и повел их за собой.

В библиотеке уже были зажжены две свечи, дававшие достаточно света, и установлены полукругом четыре стула. Уинстон вошел туда следом за Бидвеллом, третьим был доктор, и последним — хромающий учитель.

— В чем дело, Роберт? — спросил Джонстон. — К чему вся эта таинственность?

— Присядьте, пожалуйста. Это относится ко всем.

Когда гости расселись, Бидвелл поставил свою лампу на подоконник открытого окна и занял оставшийся стул.

— Итак, — начал он мрачным тоном, — проблема, с которой я столкнулся, касается…

— Вопросов и ответов, — раздался голос от двери библиотеки.

Доктор Шилдс и Джонстон разом повернули головы в ту сторону.

— Надобно задать первые и получить вторые, — сказал Мэтью, входя в комнату. — Спасибо за подготовку к этому действу, сэр.

— Боже мой! — Шилдс вскочил на ноги, выпучив глаза за стеклами очков. — Как вы тут очутились?

— Вообще-то, всю вторую половину дня я провел в своей комнате.

Мэтью занял позицию спиной к стене и лицом сразу ко всем четырем мужчинам. На нем были темно-синие бриджи и свежая белая рубашка, у которой миссис Неттлз пришлось обрезать левый рукав, чтобы надеть ее поверх лубка. Не имело смысла рассказывать кому-либо о том, что процесс бритья — и вынужденного созерцания своей физиономии со всеми синяками, ссадинами и глиняной нашлепкой на лбу — надолго отбил у него охоту смотреться в зеркало без крайней необходимости.