Мария Амор - Смертельный вкус Парижа [litres]

– Хорошо. Подожди, Одри узнает о твоей заботе о Марго.

Клэр выудила из ридикюля платок, промокнула глаза и трубно высморкалась.

– Если хочешь знать, первой я позвонила как раз бедняжке Одри. Хотя мне было очень тяжело сообщать ей такую ужасную весть.

Бартель только презрительно поморщился.

– Да-да! И это я дала ей знать, что его увезли в Отель-Дьё и что мы все будем ждать ее здесь.

Зазвонил телефон, я поднял трубку. Телефонистка сообщила, что соединяет с номером RAM736. Первые три буквы номера означали, что звонят из Рамбуйе. Послышался хрипловатый тягучий женский голос:

– Простите, я близкий друг месье Люпона. Скажите, что с ним?

– К сожалению, я не имею права сообщать информацию о больных по телефону.

– Матка Босха! Мне необходимо узнать, понимаете, необходимо! Позовите его врача!

– Я и есть его врач.

– Что с ним? Скажите хотя бы, жив ли он?

Тут через мое плечо протянулась увешанная браслетами пухлая рука Клэр, я с облегчением передал ей трубку. Она мгновенно прижала ее к уху и тихо, но самозабвенно зашептала. Все это не укрылось от глаз инспектора, он спросил:

– Простите, доктор?..

– Доктор Воро́нин.

Фамилия прозвучала неожиданно четко и громко. Все тут же уставились на меня. Полицейский опустил глаза в свои записи, уточнил:

– Доктор Ворони́н? Вы имеете отношение к мадам Элен Ворони́н?

– Элен Воро́нина – моя жена.

Месье Бартель повернулся ко мне и с вызовом спросил:

– Почему вы это скрывали?

– Я не скрывал. – Мне не нравился этот пижон, и этого я тоже не скрывал. – Я только что представился инспектору.

– Но все это время вы умалчивали, что вы муж мадам Ворони́н.

– Я не умалчивал, просто не участвовал в вашем разговоре. Ко мне привезли раненого, я пытался спасти его. Не понимаю, почему я должен был сообщать вам, кто моя жена.

Бартель гадко осклабился, но Валюбер, похоже, согласился со мной. Он кивнул на Клэр:

– Простите, доктор, а с кем сейчас говорит мадам Паризо?

Ответил Бартель:

– Спорю на что угодно, это опять Марго.

Инспектор взглянул на часы. Вслед за ним автоматически взглянул и я. Было сорок минут первого. Бартель проследовал к регистрационной стойке и уже через минуту конвоировал обратно растерянно кудахтавшую Клэр:

– Ну как я могла не поговорить с ней, Антуан? Бедняжка сходит с ума от волнения!

– Потаскуха она, а не бедняжка, – холодно уточнил светский обозреватель.

– Это неправда, – лепетала Клэр. – Она искренне любила Ива-Рене. Что ее не оправдывает, конечно.

Инспектор обратился к Мартине:

– Сделайте одолжение, сестра, узнайте у телефонистки, с каким номером только что соединяли больницу. Итак, мадам Паризо, вы дважды звонили мадемуазель Марго Креспен из ресторана, верно?

Клэр трусливо оглянулась на мрачного Бартеля:

– Ну да. Первый раз вскоре после нашего прихода в «Ля Тур д’Аржан», а второй – после того, как все это стряслось, пока мы ждали таксомотор.

Подошла Мартина, подала инспектору бумажку с номером. Он переспросил:

– Рамбуйе?

Клэр колыхнула грудью:

– Я же сказала, Марго живет в Рамбуйе.

– И из ресторана вы оба раза звонили ей в Рамбуйе?

– Ну разумеется, в Рамбуйе, она же там живет, – терпеливо растолковывала Клэр инспектору-тугодуму.

Валюбер направил на свидетельницу толстые окуляры своих черепаховых очков:

– Выходит, что второй раз вы позвонили мадемуазель Креспен где-то через полчаса после того, как месье Люпон покинул ресторан. Вы говорили с ней?

– Конечно, можете проверить, – с обидой напрасно обвиняемой праведницы заявила Клэр.

– У Марго машина, – упрямо стоял на своем Антуан.

Инспектор кивнул:

– Мы уточним время всех звонков, но если в половине двенадцатого Маргарита Креспен была у себя дома, то за полчаса до этого она никак не могла стрелять в месье Люпона. За это время невозможно добраться от набережной Турнель до Рамбуйе.

Победоносным потряхиванием своего плюмажа Клэр подтвердила выводы следствия.

– Мадам, месье, вы застали на берегу или в тоннеле кого-нибудь, кроме раненого?

Месье Паризо развел руками:

– Убийца не стал нас дожидаться.

– Раненый мог говорить?

Клэр вмешалась:

– Я сразу бросилась к нему, у меня теперь все платье в его крови. Я умоляла его сказать, что случилось, но бедняга только дрожал и дышал с ужасными хрипами и свистом. – Она ткнула в блокнот инспектора: – Пожалуйста, запишите, что я пыталась спасти его, я перевязала его рану своими чулками!

Все уставились на бледные столбики ее ног. Я вспомнил дурацкие чулки, зачем-то сикось-накось намотанные поверх смокинга. Ну что ж, одной загадкой стало меньше.

– Что произошло потом?

Паризо запихнул влажный платок в карман:

– Швейцар вызвал машину «Скорой помощи», она прибыла через десять минут, но санитары забрали только раненого. Мы все вернулись в ресторан, я уплатил по счету, метрдотель вызвал нам два таксомотора, и мы приехали сюда.

В коридоре появилась мадам Люпон. Все замолчали. У нее были красивые ноги, и все ее движения были четкими и собранными. Лицо было совершенно бесцветным, но спокойным. Либо эту женщину смерть мужа не потрясла, либо она исключительно хорошо владела собой.

Антуан Бартель поспешил ей навстречу. Инспектор Валюбер засунул блокнот в карман и снял головной убор, обнажив голову с редкими седыми волосами и глубокими залысинами. Без особых эмоций он сказал вдове несколько сочувственных слов, водрузил котелок на место и повернулся к нам с Мартиной:

– Доктор, сестра, мне надо взглянуть на жертву.

По дороге в операционную Валюбер спросил:

– Месье Люпон приходил в сознание?

– В полном сознании раненый не был, нет.

Мартина возразила:

– Когда я вернулась со всем необходимым для операции, доктор Ворони́н как раз нашатырем привел его в чувство и что-то у него спрашивал.

– Что вы спрашивали, доктор?

– Кто стрелял в него.

– И что он ответил?

Совершенно не в моих интересах было делиться со следствием тем, что могло послышаться мне в невнятном хрипе умиравшего.

– К сожалению, как я сказал, больной не мог говорить. Не думаю, что он понял меня.

Мартина опять нашла нужным уточнить:

– Он пытался что-то сказать, но не мог. Ему удалось выдавить из себя только что-то похожее на кашель. Как будто у него клокотало в горле. Хрр-пырр… Пыр-кхр…

Я снял с тела простыню:

– Пулевое ранение с правой стороны между шестым и седьмым ребрами. Один выстрел. Смерть от потери крови. Этот разрез сделал я, когда пытался добраться до продырявленного пулей кровеносного сосуда, но было поздно, сердце уже остановилось.

Инспектор внимательно осматривал труп. Заодно с ним и я впервые разглядел покойника. Во время операции все мое внимание сосредоточилось на попытках спасти пациента. Ив-Рене Люпон при жизни был холеным, полнеющим, но еще крепким импозантным мужчиной с пышной смоляной шевелюрой и типичной галльской внешностью – густыми бровями и тонким ртом, запавшим между большим носом и торчащим подбородком.