Марек Краевский - Числа Харона

Разве что этой женщиной была Рената Шперлинг.

Эдвард сразу же забыл о ее неприветливости и о надоедливом внутреннем голосе, вместо этого он сыпал остротами и постепенно преодолевал холодность Ренаты, пока та не согласилась выпить с ним чаю в ближайшем ресторанчике.

Они были единственными клиентами в чистеньком, скромном заведении, где им принесли жиденький чай и глюден, то есть миндальный пирог с фруктами.

— Скажите-ка мне, панна Рената, — Попельскому наконец надоело непрестанно шутить и он перешел к делу, — почему вы больше не хотите, чтобы я занимался вашей просьбой?

— Простите мое поведение на вокзале, — девушка поднесла стакан ко рту и не смотрела на Попельского. — Я посмела накричать на вас! Мне так стыдно…

— Ничего, — усмехнулся тот. — На такого бродягу, как я, стоит временами наорать. Потому что еще загоржусь, чего доброго…

— Я отдам вам деньги за дорогу, — Рената не улыбнулась в ответ. — Пожалуйста, возвращайтесь во Львов…

— Поеду, если узнаю, почему вы решили отказаться от моих услуг…

Он замолчал и смотрел на Ренату, пока та не отвела глаз от пепельницы и не взглянула на него.

— Вы пробудили во мне много надежд, — повторил Попельский, улыбаясь. — Неужели вы думаете, что теперь я скажу: ну что ж, бывайте? Э нет, я так легко не сдаюсь!

— Это уже неважно, потому что я бросила работу в Стратине, — тихо сказала Рената, робко поглядывая на официантку, которая, видимо, была владелицей ресторана и сейчас явно прислушивалась к разговору.

— Так куда вы сейчас едете? Не в Стратин?

— Я была во Львове, чтобы найти совместно с кем-то комнату. Долго не могла ничего подобрать. Я почти никого там не знаю, мои гимназические подруги повыходили замуж, и мне неудобно их беспокоить… А теперь еду до Стратина за своими вещами.

— Тем более я не брошу этого дела, — Попельский забыл про маску ловеласа и сжал кулаки. — Это моя вина! Я отказался, а граф, видимо, снова к вам приставал, и вы вынуждены были уехать из Стратина! Вот так! Хорошо же я вам услужил! Не нужны мне никакие деньги! — он повысил голос. — Никакие! О нет, дорогая Рената, я так легко не сдаюсь! Отыщу графиню, и она снова возьмет вас на работу!

— Умоляю, говорите тише, — прошептала Рената и робко коснулась его ладони. — Я знаю, что вы со всем справитесь! Вы очень мужественный! И пес Hercules contra plures ! [32] Даже Геракл не одолеет многих ( лат. ). Граф Бекерский, — она шептала так тихо, что Попельский с удовольствием перегнулся через стол, приблизив ухо к ее полным губам, — граф Бекерский — это садист и дегенерат, окруженный головорезами, какими-то подозрительными россиянами, которые по его приказу совершат худшую подлость! Я верну вам деньги за дорогу!

— Неужели вы думаете, что я испугаюсь каких большевиков? — Попельский оперся на спинку стула и пренебрежительно усмехнулся.

Он знал, что его широкая, выпяченная вперед грудь всегда нравилась женщинам. Немало дам прижалось к ней, а одна когда-то неистово била его кулаками, желая, чтобы у него заболело там, где она так любила засыпать.

— Дорогая панна Реня, — коснулся ее руки, — вы были маленькой девочкой, когда я сражался с русскими на большевистской войне. Вы еще подол распашонки запихивали в хорошенький ротик, когда я бил кацапские квадратные морды! Знаете, что по-русски значит «морда кирпича просит»? Так говорят про отвратительную рожу, которую невтерпеж подпортить кирпичом… Знаешь, сколько раз я такое делал? — Он поднес Ренатину ладонь к своим губам. — Что же, иди, детка, потому что на поезд до Пукова опоздаем…

Пропуская ее в дверях и жадно глядя на Ренатины икры и бедра, он снова услышал издевательский голос своего внутреннего собеседника: «Жаль, что ты не рассказал ей, что сделали с тобой большевики в доме священника в Мозыре!»

На станции в Пукове Ренату Шперлинг ждал крепко сложенный, высокий старик с двумя свежими шрамами на лице. Эти раны и форма лакея, украшенная подковой с мальтийским крестом, сразу объяснили Попельскому: перед ним стоит изуродованный графом Бекерским камердинер Станислав, что о нем, как о человеке достойном доверия, когда-то рассказывала Рената в Львове. Эдвард кивнул слуге. Тот представился, и Попельский, кроме известного ему ранее имени, услышал также фамилию.

— Вьонцек.

Камердинер торжественным жестом указал на бричку, которая стояла посреди запыленной дороги. Рената легко запрыгнула внутрь, а Попельский тяжело упал на сиденье. Двинулись. Когда ехали вдоль зеленых полей, Рената коротко рассказала Вьонцеку про задачи Попельского. Возле села Пуков, удаленного от станции на какие-то полтора километра, камердинер остановил бричку и предложил следующее:

— Прошу вельможного пана, — несмотря на кроткие слова, голос слуги был полон достоинства, — чтобы вы сейчас слезли и к дворцу прибыли через несколько часов. Лучше всего в пять. Удобнее всего это сделать таким образом: найти велосипед у владельца лавки, к которой мы приближаемся, и приехать к дворцу на велосипеде. Если не будет владельца, вам дадут велосипед у мельницы Чаплинского или у кузнеца Свериды. Это совсем близко отсюда, там, — он указал на дома за несколько десятков метров. — Но одолжите его уже сейчас, как можно быстрее, потому что сейчас селяне рано уйдут из дома, чтобы пускать скорлупы на Рахманскую Пасху. А затем направятся к церкви. Итак, сейчас вы поищите велосипед, подождете до пяти, приедете ко дворцу, уладите дела с графом, а потом вернетесь в Пуков под эту лавку. А я уже здесь буду ждать с госпожой Ренатой и поедем вместе на станцию.

Они остановились у деревянного дома, на котором виднелась вывеска, написанная на украинском. «Согласие», — прочитал Попельский. Он вышел из брички, поцеловал Ренате руку и крепко пожал костлявую руку Вьонцека, приятно удивив этим старика, закурил сигарету и подождал, пока оба поедут. Потом обеспокоенно обыскал все карманы. Нашел там только обратный билет на поезд Пуков-Ходоров-Львов, визитку несуществующей адвокатской канцелярии, где он якобы работал, и пять грошей. И разозлился. Не желая компрометировать себя в глазах Ренаты из-за нехватки денег, он не решился попросить камердинера, чтобы тот подвез его как можно ближе к поместью Бекерских!

— Однако, — молвил он себе. — Ты все промотал на чай и пирожные в ходоровской кафешке, так теперь придется per pedes ! [33] Пешком ( лат. ). За пять грошей никто здесь не наймет тебе велосипеда, старый дурак!

Он даже не пытался убедиться, насколько точны были его предсказания, и пошел по селу, направляясь в ту сторону, где в облаке пыли исчезли камердинер Станислав Вьонцек и Рената.

Небо дышало почти летней жарой. Пыль покрывала ботинки Попельский, его легкие впитывали пыль, а сорочка и внутренняя лента шляпы пропитались потом. Под темными очками собирались капельки влаги. Попельский отпустил галстук, забросил на плечо пиджак и пошел дальше, не обращая внимания на заинтересованные взгляды женщин за заборами и равнодушные — детей в длинных распашонках возле домов. Отвечал по-украински «взаимно!» на приветствие «Веселой Пасхи!» и «До Стратина» на вопрос «Куда идете, пан?» мужчин в вышиванках. Отгонял надоедливых мух и присматривался к здоровенным кудлатым собакам, которые громко брехали на длинных цепях.