Марек Краевский - Числа Харона

Миновав последние дома Пукова, услышал скрип телеги. Заслонив глаза от солнца, остановился с надеждой, что возница едет дальше окрестных полей.

Он не ошибся. На возу расположилась многочисленная семья. Возница, назвавшись Винцентием Соником, охотно пригласил путника к себе и начал расспрашивать о том же, что и пуковские селяне. Частный детектив решил воспользоваться случаем и рассказал про поиски графини и поинтересовался, известно ли ему что-нибудь о ее исчезновении. Но тот отрицательно покачал головой.

Добрались до села Добринов, что между Пуковом и Стратином. Там Соники собирались провести праздники у родни. Попельский решил попрощаться с ними, но оказалось, что это непросто. Добриновские кровники возницы хотели угостить львовского пана и узнать, что привело его в такую даль. Закончилось тем, что Попельский рассказал о цели своего приезда, но, не услышав ничего об исчезновении графини, вежливо поблагодарил за гостеприимство и отправился дальше пешком.

По дороге его догнал возом Винцентий Соник с несколькими родичами. Они решили, что не годится ему идти, да и отвезли аж до Стратина. Там Соник попрощался со своим пассажиром, одарив пасхальным пирогом, который здесь звали «марцинком». Детектив хотел отблагодарить двумя последними сигаретами, но Соник отказался.

— Те городские сигареты мне горло дерут, — селянин усмехнулся, хлопнул батогом и махнул Попельскому рукой.

Тот огляделся вокруг. Поискал взглядом колодец, возле которого можно было бы утолить жажду и немного привести в порядок запыленную одежду. Колодца не заметил, зато увидел темный поток с ровным берегом, поросшим травой и деревьями, что явно делил село на две части. Над потоком кое-где стояли небольшими группками люди. «Передохну, — решил Попельский, — а потом спрошу, как добраться до имения графа».

Подошел к селянам, поздравил с Пасхой, узнал, как дойти до дворца, а затем упал на свежую и мягкую траву, сняв перед этим пиджак и брюки, чтобы не испачкать травой. До пяти оставалось еще два часа.

Он сидел в одном нижнем белье и сорочке, ел вкусный пироги раздумывал, как лучше повести разговор с чрезмерно импульсивным графом. Просчитав различные последствия своих действий, Попельский уже в который раз сегодня пришел к выводу, что слишком поторопился с этим делом.

Чтобы довести его до желаемого завершения, нужно было приехать с достаточной суммой денег, пожить где-то поблизости несколько дней, расспросить разных людей, которые могли видеть пропавшую графиню, кого-то запугать, других подкупить. А вместо этого он выдает себя за чиновника из адвокатской канцелярии, не имеет при себе ни гроша и суется прямо в логово хищника, к какому-то уроду и садисту, где графу опричники могут его просто бросить в навоз, отодравши перед этим батогами. И все из-за того, что хочет показать хорошенькой панночке, какой он герой, Геракл, что может соперничать contra plures ! [34] Против большинства ( лат. ). — Примеч. перевод.

Попельский отдался этим невеселым размышлениям, закрыв глаза и прислушиваясь к возгласам селян, которые бросали в воды скорлупу яиц. По народным поверьям, на сороковой день после Пасхи они должны добраться до рахманского края, где на Рахманскую Пасху снова превратятся в яйца, которыми будут питаться жители этой мифической земли. Украинский язык, вопреки полученным лингвистическим знанием, вдруг начал ассоциироваться у него с русским. И в этот миг Попельский заснул и вместо берега над потоком Студеным под Стратином оказался над Припятью в Мозыре. Вместо четких украинских слов послышалась мягкая, словно раззявленная «бескостная речь», как называл ее Томас Манн, и Попельский увидел себя одиннадцать лет назад, во время войны. Одетый в сутану и шапочку ксендза, Эдвард стоял среди пьяных большевиков. Он, поручик 9 Пехотной дивизии, целовал им руки, а они стягивали сапоги и приказывали целовать себе ноги. Попельский содрогнулся от унижения. Тогда один из советов бьет печатью его лысую голову. На покрасневшей коже отпечатываются слова «Римско-католический приход в Мозыре». На земле лежит зарезанный ксендз, в чью сутану по приказу командира большевиков пришлось переодеться Попельскому. Пьяный главарь по фамилии Щуков держит за волосы маленькую глухонемую девочку, которая служила у ксендза. Поднимает ей ночную сорочку и хватает малышку за промежность. «Давай, поляк! — орет он. — Ты теперь римский священник! Целуй руки и ноги русским товарищам, а нет, так я буду ебать эту красавицу».

Попельский проснулся и открыл глаза. Над ним кто-то стоял. Мозырские воспоминания прекратились, но русская речь осталась. Отчетливо услышал: «Это наш молодец!» И тогда ему на голову опустился первый удар.

Попельский прикрыл лысину и инстинктивно откатился по траве. Но все было напрасно. Он остановился возле какого-то дерева. Погрузил пальцы в мягкую землю и попытался встать. Но не успел. Дерево оказалось ногой в высоком военном сапоге. Носок нацелился ему в лоб. Попельский потерял равновесие и тяжело упал на ягодицы. Он мог бы хорошо видеть нападавших, если бы не кровь, которая заливала ему глаза. Видел только владельца военного сапога. Им был мужчина лет сорока, одетый в бриджи и костюм спортивного покроя, подпоясанный ремнем. Густые, жесткие черные волосы нависали над лбом, из-под которого смотрели глаза, настолько крошечные, что казались вдавленными в череп. Мужчина поднял руку и остановил остальных нападавших, которых Попельский не видел, но чувствовал их присутствие за спиной.

— Здесь все мое, — нападавший сделал круг рукой и обернулся вокруг собственной оси, — и все здесь — мои рабы. Собственность графа Юзефа Бекерского с герба Ястшембец ( Ястржембецих? ). И все мне докладывают. Про все, что здесь творится, кто новый сюда прибыл и зачем. Это моя земля. А ты сюда вломился без приглашения. Вылеживаешься на берегу, как дачник, в одном нижнем белье и сбиваешь с панталыку благочестивых селян.

— Никого я не сбиваю с панталыку, — краем глаза Попельский увидел еще троих мужчин, что стояли за ним. — Вчера забрал белье от прачки.

— В самих обосранных кальсонах, — граф поправил прядь волос, что ощетинилась у него ему над лбом. — Буду стегать тебя нагайкой до тех пор, пока ты не обосрешься. Истечешь говном от боли.

Глянул над головой Попельского, подавая знак своим опричникам. Эдвард вдруг оказался внизу. Бицепсы, которыми он совсем недавно поигрывал перед Ренатой, прижимали к земле твердые колени противников. Прижавшись щекой к земле, заметил, что ему на руки уселись двое людей в папахах.

Третий, одетый так же, как и его товарищи, запихнул голову Попельского между своими коленями, стискивая тому уши, словно в тисках, оперся обеими руками на его затылок и вогнул ее в мягкую траву.