Марек Краевский - Числа Харона

Он тяжело вздохнул и решил обдумать патовую ситуацию завтра. А сейчас хотелось насладиться хорошим заработком.

Попельский вышел возле электростанции и направился домой. По дороге с ностальгией взглянул на окна своего бывшего кабинета в доме Воеводской комендатуры на углу Леона Сапеги, а потом быстро сбежал вдоль парка, окружавшего цитадель, в сторону почты. В цветочном магазине «Флора» купил букет красных роз для Леокадии, в кондитерской на Сикстуской — шоколад с орехами для Риты и леденцы для служанки Ганны.

Через пять минут он уже одаривал своих дам. Сдержанная Леокадия приняла цветы и конверт с деньгами с ласковой улыбкой и олимпийским спокойствием, зато Рита, увидев шоколад, подпрыгивала и орала, как маленькая дикарка. Попельский сменил пиджак на домашнюю вишневую куртку, удобно уселся в затемненной гостиной возле больших часов, закурил сигарету и смотрел, как кузина ставит цветы в хрустальную вазу, которую еще несколько минут назад собиралась отнести в ломбард. Подбежала дочь и подставила вымазанные шоколадом губки. «Suum cuique , — подумал он, — каждому даю свое, то, что ему действительно принадлежит: Леокадии — уважение и привязанность, Рите — отцовскую любовь».

Он был уставший, сонный и удовлетворенный. Закрыл глаза. С балкона, из-за плотной портьеры, долетало легкое дуновение. Слышалось шуршание карт — это Леокадия раскладывала пасьянс, шуршание карандаша на листе бристоля — это Рита рисовала дома, дворцы, горы и реки. Все сидели в одной комнате. Всем было хорошо. Все получили то, чего желали.

Из состояния полудремы его вырвал телефонный звонок. Попельский вопросительно взглянул на служанку Ганну, которая стояла в дверях гостиной с трубкой в руке.

— Так я пойду до Гершоса за телятиной на шницели, — отозвалась Ганна, положила трубку на столик и вышла из квартиры.

Попельский подбежал к телефону, чуть раздраженный на служанку, которая не сказала ему, кто звонит, а ко всему еще и подвергает его насмешке, рассказывая при посторонних про домашние дела.

— Ага, вот ты где, Эдзё, — послышался веселый голос Зарембы. — Разве же хорошо в воскресенье ходить к жидовскому потрошителю? Разве не знаешь прибаутки «свой к своему»?

— Дай покой, Вилек, — Попельский усмехнулся. — «Свой к своему» будет сегодня вечером. Я хочу вернуть тебе одолженную сотню. Может, сегодня в «Лувре»? Я давно там не был.

— А-а-а, видишь, — голос Зарембы поважнел. — Я именно об этом деле… То есть не из-за сотни, а насчет встречи. Потому что я звоню по поручению Коцовского. Получили перевод новой еврейской надписи. Она какая-то странная, и там прямо говорится об убийстве…

— В девять в «Лувре»?

— Конечно!

Попельский вернулся в комнату и снова сел в кресло. И вдруг почувствовал, что за время его отсутствия настроение в гостиной изменился. Правда, Леокадия продолжала раскладывать пасьянс, но делала это как-то демонстративно, а Рита отчаянно раскрашивала бумагу. «Неужели поссорились?» — подумал он немного раздраженно.

— И как же ты помчался к телефону! — отозвалась по-немецки Леокадия. — Тут разочарование, горькое разочарование, не так ли, Эдвард?

— Не понимаю, о чем ты.

— Ну ведь это же была не она, — кузина даже не взглянула на него. — Это пан Заремба, а не твоя сладкая жидовочка…

Рита когда-то уже слышала из тетиных уст это немецкое слово, поэтому знала, о ком идет речь. Сжала губки и пристально взглянула на отца. Обе женщины его жизни ненавидели ту, которая даже не успела в ней появиться. Возможно, она и хотела присмотреться к ней, как знать, или не искала там места для себя! А он набросился на нее, как на дешевую шлёндру! Нагло засовывал лапы под ее платье! Коснувшись голого тела над чулком, дрожал, распаленный желанием! Стремился отплатить ей за то, что видела его унижение Бекерским! Овладеть ею силой, изнасиловать, выдирать волосы, когда она будет стоять на коленях перед ним! Вот о чем он мечтал. А взамен — жгучая пощечина и жгучий стыд. Получил, что ему принадлежало, справедливый урок пренебрежения, но она не дождалась никаких извинений, ни словца. «Suum cuique », — думал старый, побитый сатир.

Не продолжая дискуссии с Леокадией, Попельский раздавил окурок и вышел в прихожую. Старательно закрыл дверь в гостиную и сел у аппарата. Взял телефонный справочник, отыскал в нем то, что было нужно, и набрал номер. Был напряженный, хотя знал, что все равно не услышит в трубке Ренатиного голоса.

— Стратин, имение графа Юзефа Бекерского, — раздалось оттуда.

— Добрый день, — произнес он чуть дрожащим голосом. — Это камердинер, пан Станислав Вьонцек?

— Да, это я.

— Говорит Эдвард Попельский. Это вы меня увезли…

— Чем могу помочь?

— Я хотел бы поговорить с панной Шперлинг.

— Она здесь уже не работает.

В трубке наступила тишина. Попельский услышал лязг, затем какой-то шорох, разговор, даже музыку. Но сигнала прекращения связи не было. Ждал. Чувствовал, как у него все чешется, словно невидимые насекомые облепили тело и залезают во все отверстия в голове. Он хорошо знал это ощущение. Лютое, обжигающее нетерпение.

— Панна Шперлинг сейчас во Львове, — в трубке послышался треск и приглушенный голос Вьонцека. — Она живет у панны Марианны Столецкой, адрес…

— Задвужанская, какой номер? — нетерпеливо перебил Попельский.

— Никакая не Задвужанская, улица Линде, 3, — старый камердинер попрощался, добавив: — Желаю скорейшего выздоровления.

Попельский положил трубку. Вены пульсировали у него на шее. Она живет в другом месте, на Линде, а тогда поехала в другое место! На Задвужанскую! К любасу, к любовнику, чтобы под него лечь, как сука! Оперся на спинку стула. Не чувствовал боли в спине, его жег взгляд Леокадии, не видел Ганны, которая, весело напевая, вернулась с телятиной на шницели, перед глазами маячила стройная фигура кузины.

«Ах, какое разочарование, — говорили черные глаза Леокадии. — Какое горькое разочарование!»

Прижался спиной к стулу. Теперь боль сделалась ощутимой, Попельский чуть в обморок не упал. «Меит mihi , так мне и надо, — подумал. — Каждому по заслугам».

Ресторан «Лувр» находился на углу Костюшко и 3 Мая, в прекрасном каменном доме Рогатина. Отсюда было близко и до дома Попельского, и к улице Хорунщизни, где жил Вильгельм Заремба. Именно из-за расположения друзья охотнее всего встречались здесь, это повелось с тех пор, когда Попельскому еще не приходилось так экономить. Теперь давние времена возвращались.

Сидели за боковым столиком, который Попельский заказал заранее по телефону, и ели горячие фаршированные яйца, покрытые хрустящей корочкой. Запивали чистой водкой «Смирнофф».

Вокруг царил полумрак, поэтому Попельский смог снять очки. Им надо было много рассказать друг другу. Заремба хотел рассказать о предыдущий ход следствия, а Попельский собирался попросить друга о деликатной и сложной услуге, о которой он так много думал сегодня, во время послеобеденной прогулки с Ритой на Высоком Замке.