Роберт Харрис - Второй сон

Сара поежилась:

— Восемь миллионов голодных людей, пытающихся покинуть свои дома! Должно быть, это было поистине страшным зрелищем.

— Поистине. Порой я жалею, что в юности не выбрал для изучения менее печальную тему. И тем не менее во всем этом было нечто поразительное. Свидетельство тому — величие их руин. — Шедуэлл обвел взглядом сидевших за столом. Тепло от камина и сытная еда восстановили его силы. Он явно был из тех, кому для счастья необходимы слушатели. — Знали бы вы, что нам довелось повидать, миледи! Мы видели гигантские массовые захоронения у обочин дорог, ведущих из города — в Редхилле, Сент-Олбансе, Чертси, Дартфорде, — где поля были усеяны костями, точно камнями. Мы с Оливером копировали древние записи, оставленные на стенах церквей теми, кто искал своих потерянных близких восемь столетий назад, — душераздирающие послания! Ведь в те времена родственники жили на значительном расстоянии друг от друга. Если в момент катастрофы они находились в разных местах и не могли связаться друг с другом, как им было узнать, где встретиться снова? Те, кто оказались в других странах, должны были сгинуть навсегда. Уверен, что за всю историю человечества не случалось более ужасного бедствия. Лучше было никогда не рождаться на свет, чем жить в то время. Большинство погибло от голода. Болезни и резня унесли немалую часть остальных.

— А что вызвало катастрофу? — спросил Фэйрфакс. — Какой была ее причина?

— Никто не знает в точности. Как считаю лично я, скорее всего, то, что Моргенстерн сделал пятым пунктом: «Полный выход из строя всех компьютерных систем вследствие кибервойны, неконтролируемого вируса или солнечной активности». Имея представление о человеческой природе, я ставлю на войну.

— И тем не менее страна возродилась вновь, — заметил Хэнкок.

— Действительно, долгое время спустя жизнь мало-помалу начала налаживаться. Человек — существо хитрое и упрямое. И вот тут, отец Фэйрфакс, полагаю, ключевую роль сыграла ваша Церковь, поскольку во время хаоса практически в каждой деревушке сохранилось каменное церковное здание, если даже все остальное было разрушено. Из древних источников нам известно, что даже в те безбожные времена на территории Англии насчитывалось что-то около тридцати семи тысяч церквей. Именно к ним прибивались те, кто пережил Исход, поначалу, без сомнения, чтобы получить укрытие, затем в поисках общения, моральной поддержки, знаний. Через поколение или два все, кто помнил прошлую жизнь, умерли, и их потомки нашли в Священном Писании, внутри церквей, простой ответ на вопрос, что погубило тот мир. Для них, все еще ошеломленных и напуганных, это мог быть лишь Апокалипсис — Армагеддон, предсказанный в Книге Откровения. На этой предпосылке и основан наш нынешний мир.

— Но вы лично в это не верите?

— Нет, сэр. Не могу сказать наверняка, что привело к крушению того мира, но могу с полной уверенностью утверждать, что ответ лежит в области науки и природы, а не в появлении зверя с числом шестьсот шестьдесят шесть. Это сказочка, которую Церковь распространяет, чтобы держать людей в подчинении. По моим оценкам, половина епископов в это не верит. И епископ Поул в их числе.

— Епископ Поул не верит в то, что Бог наслал Апокалипсис? — рассмеялся Фэйрфакс. — Чем вы можете доказать подобное обвинение?

— Тем, что слышал это своими собственными ушами, мистер Фэйрфакс! — Шедуэлл отхлебнул еще джина. — Когда Общество антикваров объявили вне закона, а его членов арестовали, епископ несколько раз навещал меня в заключении. Наша работа весьма интересовала его. Особенно часто он расспрашивал меня о Моргенстерне — кем он был, чего хотел, какая судьба его могла постигнуть. Он не пытался отрицать правдивость письма Моргенстерна. Напротив, он радовался, что может откровенно поговорить с человеком, которому некуда деваться. Как он сказал, именно из-за того, что письмо звучит так правдиво, его необходимо уничтожить. Церковь не может допустить существования того, что настолько расходится с ее учением. «Дорога в Ад начинается со слишком пристального интереса к прошлому. История об Апокалипсисе — запертые ворота, которые стоят на этом пути. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы их открыли». Это его собственные слова. У меня были целых пять лет, чтобы запомнить их наизусть.

— Просто удивительно, что вас не сожгли как еретика, — покачал головой Хэнкок.

— «Сожжешь еретика — получишь мученика» — это еще одно его изречение. Он ограничился тем, что заклеймил меня и сжег мои книги, а я остался гнить в тюрьме, всеми забытый. О, епископ Поул — человек исключительно хитроумный и знающий жизнь, согласны, отец Фэйрфакс?

Фэйрфакс был так ошарашен, что с трудом нашел в себе силы ответить:

— Доктор Шедуэлл, если то, что вы говорите, — правда, я уже не знаю, какой он человек. Но жизнь он определенно знает.

— А вы, мистер Куик? — спросила Сара, обернувшись к его секретарю. — Вы тоже побывали в заключении?

— Мою вину сочли менее серьезной, ваша светлость. Я отсидел в тюрьме год. Но членов Общества практически не осталось. Бедные мистер Беркли и полковник Денни умерли в заключении. А мистер Ширли так и не оправился от потрясения и впал в черную меланхолию.

— А теперь расскажите нам про Моргенстерна, — потребовал Хэнкок.

Шедуэлл оглядел стол:

— Могу я сначала отведать вашего прекрасного каплуна, капитан? От этих разговоров у меня разыгрался нешуточный аппетит.

Наступило затишье. Хэнкок ловко разделал обеих откормленных птиц и, разложив по тарелкам мясо и соленья, послал служанку за новой порцией джина. Столовых приборов Шедуэлл не коснулся и принялся рвать сочное мясо руками, отправляя куски в рот и дочиста обгладывая кости. Время от времени он смотрел из стороны в сторону, будто боялся, что у него могут забрать тарелку, — как человек, который пять лет провел в заключении, подумалось Фэйрфаксу. Когда с едой было покончено, Шедуэлл шумно обсосал жир с каждого пальца, утер губы салфеткой и снова приложился к стакану с джином, после чего со вздохом откинулся на спинку стула.

— Так-то лучше.

— Мы говорили про Моргенстерна, — положив руки на столешницу, напомнил Хэнкок.

— Я расскажу вам все, что знаю, а знаю я не слишком много. От Имперского колледжа — места, где он написал свое письмо, — насколько мне известно, не осталось ничего, кроме фрагмента каменной плиты, на которой высечены имена всех сотрудников колледжа, удостоенных Нобелевской премии. Должно быть, она стояла в вестибюле или в другом подобном месте. Имя Моргенстерна на ней тоже присутствует, под словом «Физика». Своими глазами я эту плиту не видел, но один мой друг, ныне покойный, коллекционировал подобные артефакты и прислал мне сделанный с нее рисунок. Можно предположить, что он был выдающимся ученым. Что же касается его возраста, остается лишь строить догадки. Его дочь, Джулия, вышла замуж за три года до Апокалипсиса. Женщины той эпохи вступали в брак довольно поздно — в то время, когда наши женщины практически выходят из детородного возраста. Как правило, это случалось в тридцать лет. Если мы примем это за наиболее вероятный вариант и предположим, что самому Моргенстерну было примерно тридцать, когда у него родилась дочь, можно сделать вывод, что во время катастрофы ему было шестьдесят три или около того. О других его родственниках нам ничего не известно, за исключением его зятя, чья фамилия была Сингх. Тогда, до погромов, в Англии жило множество инородцев. Фамилия Сингх — индийского происхождения. Возможно, у него был внук, как знать? Да и его жена почти наверняка была еще жива. Все прочее нам известно благодаря усилиям нашего коллеги мистера Томаса Хоува, которого Оливер должен хорошо помнить.