Иван Любенко - Слепень. Повести

— Я говорил тебе о нём. Он мой партнёр в шахматной игре по переписке. Я как-то консультировал его.

— Ах да, прости, запамятовала.

— А скажи, любезный, дом профессора далеко от «Европы»? — поинтересовался у кучера Ардашев.

— Нет, Мещанская начинается с Петра Первого и тянется далече. Но профессор живёт почти посередине Мещанской. От вашей гостиницы до его дома пять минут пешком.

— Тогда, пожалуй, давай сначала в гостиницу. А на Мещанскую я сам схожу.

Вероника Альбертовна повернулась к мужу, спросила:

— И бросишь меня одну в номере? А как же ужин?

— Хорошо-хорошо, дорогая. Я наведаюсь к профессору после ужина.

Тем временем фаэтон проехал Базарную площадь, свернул на Поперечную улицу и оказался на Петра Первого. «Европа» — лучший отель города — сверкала вывеской, подсвеченной электрическими лампами. Экипаж остановился.

Носильщик, завидев коляску, выскочил на улицу и принял багаж у извозчика.

— Что с меня? — спросил Ардашев возницу.

— Сорок копеек.

Клим Пантелеевич молча протянул рубль и сказал:

— Возьми. Сдачи не надо.

— Премного благодарен, барин, — поклонился кучер, залез на козлы и взмахнул вожжами.

Ардашевы прошли внутрь. Фойе гостиницы мало чем отличалось от роскошного убранства новороссийского «Метрополя». Персидские ковры, люстра из хрусталя с электрическими лампами и дорогая мягкая мебель — непременные атрибуты всех отелей подобного класса.

Метрдотель — немного суетливый мужчина лет тридцати пяти с бакенбардами и густыми нафиксатуаренными усами — зарегистрировал постояльцев и протянул ключи. Клим Пантелеевич скупил все газеты за последние дни. В Туапсе свежая пресса приходила на два дня позже своего появления в столице. Уходя, адвокат заметил, что служащий гостиницы пристально смотрел ему вслед.

Через полчаса Ардашевы спустились в ресторан. Поужинав, Клим Пантелеевич проводил супругу в номер, а сам отправился к дому профессора на Мещанскую, 24.

Город спал. Если на проспекте Петра Первого стояли электрические фонари, то уже Мещанскую, лежащую перпендикулярно проспекту, освещали керосинокалильные. Дневная жара спала, и с моря дул бриз.

Одноэтажный дом профессора особыми изысками не отличался. В таких, обычно пятикомнатных, в Ставрополе живут мещане, учителя и небогатые адвокаты. Портьеры на окнах были задёрнуты, но сквозь узкие щели пробивался тусклый свет. Было видно, как профессор расхаживает по комнате. Его тёмный силуэт скользил по внутренней стороне штор. Лёгкий морской ветер болтал табличку на ручке двери с грозным требованием «Не беспокоить!».

Клим Пантелеевич стал под фонарём и щёлкнул крышкой золотого мозера — без четверти десять. «Что ж, пожалуй, не стоит тревожить Поликарпа Осиповича в столь поздний час. Главное, с ним всё в порядке. Лучше загляну к нему завтра».

Утром, едва только Ардашевы покинули после завтрака ресторан и удобно расположились в креслах фойе, им навстречу устремился господин средних лет с бритым подбородком и завитыми кверху усами. Если бы не очки, он бы запросто сошёл за хлыща, изображённого на пачке папиросных гильз «Викторсон».

— Прошу прощения. Позвольте представиться: Африкан Ростиславович Бельский, служу письмоводителем в конторе Общества Туапсинской железной дороги и одновременно местный чичероне. В прошлом году встречал в порту императорскую яхту «Штандарт», императора видел, как вас.

— Большая честь! — воскликнула Вероника Альбертовна. — Присаживайтесь.

— О да! Благодарю вас, мадам.

— Э… запамятовал, простите, как вас… — Клим Пантелеевич вынул коробочку ландрина и отправил в рот жёлтую конфетку.

— Африкан Ростиславович, если вам будет угодно.

— Да-да… Так вот, а не в начале июля это было?

— Точно! Седьмого июля. Государь тогда принимал делегацию Общества Армавир-Туапсинской железной дороги и приказал выделить из казны девяносто две тысячи рублей на реконструкцию старого и строительства нового порта.

— Помню-помню, облигации общества тогда взлетели в цене аж на пятнадцать процентов, — глядя куда-то сквозь собеседника немигающим взглядом, вымолвил присяжный поверенный, закрыл монпансье и убрал в карман.

Бельский невольно вздрогнул, точно его укололи цыганской иглой. Ему отчего-то явственно представилось, что он умер, и потому этот самодовольный господин просто его не замечает. Он закашлялся, судорожно вынул несвежий носовой платок, вытер рот и, боясь встретиться взглядом с Ардашевым, поднял глаза на Веронику Альбертовну и пролепетал:

— Готов помочь вам окунуться в волны впечатлений от окружающих красот. Если у вас есть пара свободных минут, я кратко обрисую местные достопримечательности.

— Мы не против, — за двоих ответила Вероника Альбертовна.

— Благодарю. Итак, у нас множество интересных мест. В урочище Кадоши имеется действующий старый маяк. Можно посмотреть, как он устроен. А если вы интересуетесь историей, то на шестой версте по Майкопскому шоссе, на горе, находится дольмен. Возможно, вам не доводилось бывать в горных аулах. Такая возможность у нас есть — Карповский аул на реке Агой. Кроме того, у нас немало интересных имений, и хозяева всегда рады гостям. Имение Квитко и барона Штейнгеля, «Каменка» Сахновского и «Клод`Аше» Голубева. На даче художника Киселёва, чьим именем названа у нас скала, гостили Чехов и Горький. А в восемнадцати верстах от города — женский монастырь. Вы надолго?

— Думаю, дней пять пробудем. Вода ещё не прогрелась для купания, но возможность подышать морским воздухом и оценить красоты побережья вдохновила нас на приезд, — пояснил присяжный поверенный и добавил: — Мы готовы воспользоваться вашими услугами, Африкан Ростиславович. Хотелось бы начать со старого маяка. Нам не придётся пробираться по лесной чаще, чтобы до него добраться?

— Нет-нет, доедем в коляске прямо до места.

— Вот и прекрасно. Тогда нам не нужно подниматься в номер.

— Я готов. Экипаж у гостиницы. Можем отправляться прямо сейчас.

— Вперёд!

Фаэтон на дутых шинах покатил по булыжной мостовой к горе Паук, что за старым портом. Когда дорога превратилась в серпантин, проводник начал свой рассказ:

— Сам маяк строили французы целых пять лет: с 1874 по 1879 год. Это самый старый маяк на побережье. Вообще же, французы получили подряд на строительстве нескольких маяков: здесь, в Сочи, Батуми, Поти и Сухуми. Но это не только маяк — это ещё и метеостанция. Понятное дело, что на ней удобно вести наблюдения за погодой, ведь высота горы над уровнем моря двадцать пять саженей [19] Сажень — 2,13 метра ( прим. авт .). , а сам маяк — шесть. Здесь определяют не только температуру и влажность воздуха, но и направление, и силу ветра, облачность и дальность видимости. Для этого метеостанция оснащена необходимым оборудованием.