Виктор Татаринов - Под ризой епископа

— А ведь и правда, — согласился Федя. — Однако отцы святые тоже люди смертные и, наверное, дрыхнут себе на мягких перинах. Вот мы их и того… тепленьких возьмем.

— Тепленьких? — переспросил Быстров. — Нет, Федя, я думаю о другом. Как бы нам вот не стало жарко. А отцам, как ты говоришь, святым, сейчас, к сожалению, не до сна. Они теперь…

Быстров, не договорив до конца, пришпорил буланого. Через четверть часа они спешились. Начальник оставил Федю с лошадьми, чтобы одному бесшумно подойти к особняку епископа.

Жду тебя ровно через двадцать минут. Ясно?

— Так точно, товарищ начальник, через двадцать минут.

Последние ночи, ожидая из Ленинграда Полякова, Синезий совсем не отпускал дьякона домой. Получив зашифрованную телеграмму, он отправился на вокзал сам, до прибытия поезда занял место на привокзальной скамейке. Ждал он долго, присматриваясь осторожно к приехавшим. Напрасно: так и не встретил в тот вечер епископ протоиерея. Решил: что-то стряслось. Он вернулся домой и стал ждать новых известий из Ленинграда.

О том, как должен вести себя Ложкин при епископе Синезии, знал только Быстров. Оставляя Федю с лошадьми, он надеялся, что парень будет верен уговору и не отвлечется по-пустому, тем более, что переулок был глухой и темный. Однако произошло непредвиденное.

Егор Ложкин по уговору с Быстровым должен был открыть дверь в особняке Синезия ровно в три часа утра. Но незадолго до этого на улице внезапно прозвучал выстрел, потом другой. Страдающий бессонницей Синезий обеспокоился и стал вспоминать, не допустил ли он какой оплошности. На всякий случай взял у Ложкина ключи от входных дверей.

Проверив засаду, Быстров вернулся на улицу другим путем — через пролом в заборе и сразу увидел Федю, быстро приближающегося к дому Синезия, но с противоположной стороны. Быстровский конь был у него на поводу.

— Кто стрелял? — спросил Быстров.

— Тип какой-то, — виновато ответил парень, — а потом — я в него.

— Упустил?

— Ускакал, гад!

— Догнать немедленно! — приказал Быстров, потом, сняв с засады одного из сотрудников, послал его на помощь Феде. Он понимал, что и выстрелы, и топот копыт не могли не встревожить обитателя особняка. А это могло осложнить операцию и привести к нежелательным последствиям. Но главное на этом этапе — во что бы то ни стало задержать конного, который сумел уйти от Феди и вынудил принимать экстренные меры.

В три часа Ложкин двери не открыл. Прошло десять, пятнадцать минут. Медлить дальше было нельзя. Быстров приказал одному из чекистов проникнуть в дом через слуховое окно чердака. Он не успел еще объяснить задачу до конца, все услышали шум наверху: из небольшого отверстия, выходящего на крышу сеней, вылез человек. Его крупная фигура четко вырисовывалась на светлой полосе неба. Вот человек осторожно, боясь поскользнуться на мокрой кровле, подошел к лестнице, что вела во двор, и начал спускаться. А из дома епископа доносился какой-то шум, словно там спешно передвигали мебель.

Дорого бы дал в эту минуту Быстров за то, чтобы узнать, что творится в доме Синезия, почему Ложкин не открыл дверь. Сдвурушничал? Отпадает: давно стало ясно, что на сделку с епископом он не пойдет. Но что же тогда?

Человек был на середине лестницы. Во дворе стояла сонная тишина, и тот, видимо, думал, что вокруг никого нет. Когда до земли осталось несколько ступенек, он мягко спрыгнул, озираясь по сторонам, стал осторожно продвигаться к лазу в заборе, ведущему в глухой переулок, прижимаясь спиной к стене. Быстров, затаившийся с другой стороны забора, уже слышал его прерывистое дыхание. Человек остановился, прислушался, сделал шаг через перекладину лаза. И тут Быстров ухватил противника за рукав, крепко сжал кисть руки с пистолетом, одновременно применив прием «джиу-джитсу» [41] Джиу-джитсу или Джиу-джицу, точнее Дзюдзюцу — общее название, применяемое для японских боевых искусств, включающих в себя техники работы с оружием и без него; искусство рукопашного боя, основным принципом которого является «мягкая», «податливая» техника движений. В России со времен русско-японской войны 1904–1905 гг. широко известно именно как «джиу-джитсу» . — прим. Гриня . Тот в одно мгновение оказался у ног Быстрова, но тут же ловко вывернулся и вскочил на ноги. Быстров почти машинально нанес короткий удар и сделал подножку. Чекисты связали неизвестного.

— Теперь в дом! Быстрее! — скомандовал начальник. — Епископ должен быть там.

Взломали дверь, прошли по всем комнатам — ни души.

— Товарищ начальник, в подполье кто-то стонет.

По отвесным ступенькам спустились вниз. Луч карманного фонарика высветил лицо Егора Ложкина: белая косоворотка в крови, сухонькой рукой он зажимал рану на груди, стараясь остановить сочившуюся кровь.

— Догоните! Он ушел через подвал… — сказал он негромко.

…Кожевин постоянно оглядывался и нещадно лупил коня, погоняя его.

— Стой! — крикнул Ковалев, когда выехали на прямую дорогу, хорошо просматриваемую в наступившем рассвете на сотню метров.

— В ответ Кожевин раскрутил конец вожжей над головой и с остервенением ударял по хребту лошади. Тарантас скрылся за поворотом.

Загнанный Воронко стал отставать, а повозка, разбрызгивая лужи, уже въезжала во двор стоявшей в стороне одинокой мельницы. Кожевин спрыгнул на ходу, забежал в покосившуюся избушку, но не задержался в ней, а снова выбежал. Расстояние между всадниками и мельницей сокращалось, и уже можно было разглядеть метавшихся по двору людей. Грохнул выстрел. Конь под Назаровым упал, перевернулся через голову и чуть не придавил неопытного всадника.

— Стрелять надо! — закричал дед Архип.

— Отставить! — остановил Ковалев, увидев, как Кожевин с напарником, выставив вперед себя Васю, пятились к зданию мельницы, — В парня попадете!

— Не слепой, — прицеливаясь, ответил Архип, — Я еще жаворонка в небе вижу, а таких гадов… — он выстрелил. Кожевин резко припал на правую ногу, но не остановился, продолжал отступать, прикрываясь парнишкой. Архип твердил сквозь зубы: «Не уйдете, изверги! Вы еще узнаете старого солдата, ехидное дело…»

— Стой! Спешиться! — Ковалев спрыгнул с Воронка.

— Назаров уже поднял свою лошадь, раненную, в переднюю ногу.

— Что случилось? — спросил Архип, расценивая поступок уполномоченного не иначе как трусость. — Брать их надо за горло — и делу конец! — горячился он.

— Будем брать на мельнице, — хладнокровно сказал Ковалев. — Живьем!

Закрывшись изнутри на железный запор, Кожевин с неизвестным отстреливались из небольших, похожих на бойницы окошек с металлическими решетками и хорошо видели чекистов. Проникнуть в помещение было невозможно, стрелять же наугад означало не пощадить и Васю. Ковалев попросил Назарова помочь ему забраться на крышу. Там Димитрий отодрал одну доску, покрывающую угол мельницы.