Наташа Ридаль - Убийство в Кембридже

В тот вечер на ужин в доме главы колледжа оказались приглашены сразу пять человек. Я спустилась в гостиную, обставленную в викторианском стиле, и, к своему удивлению, обнаружила на козетке Энтони Барретта. При взгляде на меня его губы растянулись в неловкой улыбке, и он поспешно опустил глаза. Я вежливо поздоровалась с проктором Уолшем и холодно кивнула неприятному Майклу Гриру.

– Мы ждем Кэннонов, – тихо сказала мне Катя. – Жена профессора сегодня приехала в Кембридж. Кажется, ее очень испугала испанская инфлюэнца, которая охватила Лондон.

Доктор Уэйд вышел из своего кабинета одновременно с приходом Уилфрила и Мэри Кэннон, и все прошли в уютную столовую с камином. Жена профессора оказалась невысокой полной дамой лет пятидесяти с приятными мягкими чертами лица. Нас представили ей, и ужин начался.

Я с отсутствующим видом тыкала вилкой в стручковую фасоль, мысленно рисуя себя в одной кровати с Оливером Конли. Мэри Кэннон тем временем рассказывала про испанский грипп.

– Говорят, такой жуткой разновидности воспаления легких наша медицина еще не знала. Люди в Лондоне умирают прямо на улицах, захлебываются собственной кровью. Ужасно!

– У Мэри необычайно живое воображение, – произнес Кэннон, быстро взглянув на maman . – Уверен, всё не так страшно.

– Боюсь, всё именно так, как говорит миссис Кэннон, – произнес Энтони. – В Манчестере творится то же самое. Три дня назад я похоронил мать. Она умерла от испанки.

– О, Энтони, мне так жаль! – искренне воскликнула я, ощутив угрызения совести из-за своего эгоизма.

Профессор Кэннон повернулся к жене:

– Я не говорил тебе, дорогая, что графиня Кронгельм тоже училась в Смольном институте? Вы даже могли встречаться.

– Прошло больше тридцати лет, – Вера Алексеевна с сомнением покачала головой и всё же внимательнее присмотрелась к Мэри. – Как вас звали до замужества?

– Мария Горлова, – ответила приятная дама. – А я сразу поняла, кто вы, Вера: мы с вами одного выпуска.

– Мария Горлова! – воскликнула maman . – Конечно, я помню Марию! Тихая девочка, всюду ходившая с Ольгой Беловой. Две подруги – не разлей вода. Обе из небогатых семей, учились на казенный счет… Боже мой, как давно это было! Я бы ни за что вас не узнала, Мэри.

– Время – безжалостный художник, а мы – лишь череда сменяющих друг друга моделей на его холсте, – заметил Уолш, и я с любопытством взглянула на этого всегда молчаливого джентльмена, как оказалось, не чуждого поэтической метафоре.

– Помню, у Ольги была странная болезнь, название которой придумали относительно недавно: «аллергия», – задумчиво продолжала maman . – Одна девочка как-то принесла в класс котенка и спрятала под столом. К концу урока Ольга вдруг начала задыхаться, губы посинели – не приведи Господь такое увидеть! Отчего наша память столь избирательна? – Вера Алексеевна вздохнула и, помолчав, добавила. – Я слышала, Ольга трагически погибла. Кажется, выбросилась из окна от несчастной любви.

– Увы, в те дни мы уже редко виделись, – проговорила Мэри. – Мы обе служили гувернантками, и я как раз готовилась вступить в наследство. Но мне пришлось опознать ее тело, так как у нее не было родных.

Мэри промокнула глаза салфеткой, а доктор Уэйд поспешил сменить тему и заговорил о поэзии.

– Софи может прочесть нам что-нибудь из своих стихотворений, – зачем-то предложила Катя.

– Вы сочиняете, мисс Софи? – оживился профессор Кэннон. – Прошу, доставьте нам удовольствие вас послушать!

Maman буквально испепелила его взглядом, и Кэннон сник. Я вдруг явственно ощутила, что между ними что-то произошло.

– Сомнительное удовольствие, – вздохнула Вера Алексеевна. – Любовные стишки, не стоящие вашего внимания. Забудем.

– А я бы послушал, – проговорил Энтони и ободряюще улыбнулся мне.

– И я, – сказал Уолш.

Все, кроме maman и Майкла, недвусмысленно закатившего глаза, смотрели на меня с живым интересом.

– Что ж… Недавно я размышляла об античной мифологии. Так родилось стихотворение, которое я назвала «Мечты о Греции»:

Мне снятся античные мифы,

Высокие стены Микен,

Корабль налетает на рифы

Под сладкую песню сирен.

Доспехи из кузницы бога

Сверкают у Скейских ворот…

Для счастья мне надо немного:

Лишь море и маленький плот.

Умчаться – что может быть проще? –

Туда, где пылает заря,

Где дева в оливковых рощах

Водила слепого царя.

Я потупилась, чувствуя, как пылают щеки. Секунда тишины показалась вечностью, а после Энтони и Уолш начали аплодировать. К ним присоединились Уэйды, Кэнноны и – нехотя – Майкл Грир. Вера Алексеевна снова вздохнула.

– По-моему, замечательное стихотворение для начинающей поэтессы, – сказал мой зять, и Катя с благодарностью улыбнулась ему. Он поцеловал ее руку.

Я слегка поморщилась при виде такой семейной идиллии.

Поведение Кэннона, который в течение всего ужина бросал отчаянные взгляды на maman , явно вышло за рамки приличия. Мэри не могла этого не заметить, и мне стало жаль ее, хотя Вера Алексеевна со своей стороны держала дистанцию с невозмутимым достоинством, как бывало во время ссор с papa .

Я всё сильнее нервничала из-за предстоящего свидания и первой встала из-за стола, за которым, по счастью, нас было только девять. Поднявшись к себе, я попыталась читать, но мысли путались, и спустя полчаса я решила проверить, разошлись ли гости.

Первый этаж утонул в лиловом сумраке осенней ночи, пролившемся сквозь окна в опустевшие комнаты. Входная дверь оказалась приоткрытой, из-за нее доносились тихие голоса: кто-то разговаривал на крыльце. Мне это показалось странным, и я бесшумно приблизилась.

– Мадам, мне нужно еще немного времени. Теперь уже совсем скоро, даю слово.

– Не держите меня в неведении, мистер Грир, – сурово ответила Вера Алексеевна. – Иначе мне самой придется вмешаться.

Я отступила в темноту, сердце бешено колотилось. Неужели Майкл действительно шпионит за мной и Оливером? Возможно, мне следует поступить благоразумно и остаться дома?

Maman прошла к лестнице, не заметив меня. Выждав пять мучительно долгих минут, я сделала шаг к двери, и этот шаг положил начало цепочке событий, которые впоследствии привели к трагическому финалу.

Комнату Оливера заполнял густой табачный дым. Увидев меня, студент замер, словно ожидая, что видение исчезнет, а потом бросился открывать окно.

– Я уже думал, что ты не придешь…

– Ты ведь понимаешь, что наши отношения, если о них станет известно, могут навредить твоей карьере? – на всякий случай предупредила я, рассматривая его лицо в свете лампы на прикроватной тумбочке.

– Я готов рискнуть. Хочешь выпить? У меня есть старушка «Клико».