Никлас Натт-о-Даг - 1794

Какой-то слуга из молодых и решительных не выдержал, взял кошку за задние ноги и размозжил голову о стену…

Винге потер кулаком покрасневшие глаза…

— Хедвиг была… такой настоящей, Жан Мишель.

Коляску опять тряхнуло. Кардель в очередной раз выругался и положил руку Эмилю на плечо — естественный жест, особенно за неимением другого утешения. Естественный, но недостаточный.

— Ну-ну… — буркнул он. — Скоро узнаем, могут ли нам помочь.

Винге безразлично скользнул по лицу пальта взглядом и отвернулся.

— Такого рода помощь мне уже предлагали. Больше вреда, чем пользы.

Кардель потряс его за плечо и пригнулся, стараясь поймать взгляд.

— Я, знаете, тоже повстречал в жизни немало этих… шарлатанов. Разные есть… Есть такие, который занимаются врачеванием, потому что ни на что другое не способны. Другие наслаждаются властью над пациентом. Страхом и почтением, которое они внушают своими трюками. Сами собой любуются. Кое-кому нравится смотреть, как люди мучаются, вроде этого криворожего поганца. Но есть и такие… редко, правда… которые и в самом деле одержимы желанием помочь ближнему. Как они появляются в таком мире, как наш, — загадка почище любой другой, но все же… Помните Несстрёма? Мне кажется, он один из таких… как там у вас выражаются… с призванием.

Винге горестно покачал головой, замолк и не открывал рта, пока кучер с традиционным «тпрру!» не натянул вожжи, чтобы развернуться у госпитальной стены.

Сад выглядел настолько печально, насколько может выглядеть сад глубокой осенью. Даже мельничный ручей умерил свой бег, будто дожидался, когда же наконец сможет задремать под толстым одеялом льда. В холле их попросили подождать. Из-за то открывающейся, то закрывающейся двери доносилось непрерывное бормотание молящихся. Из коридоров время от времени слышались нечленораздельный стоны. В холле было и так-то холодно, но из-за сырости казалось еще холоднее, чем на самом деле.

Впрочем, ждать долго не пришлось. Появилась служанка с ведром в одной руке и медным чайником в другой. Она остановилась и окинула их равнодушно-выжидательным взглядом.

— Мы ищем Несстрёма. Доктора Несстрёма.

Служанка задумалась.

— Не знаю такого… и ничего странного. То есть — ничего странного, что не знаю. Откуда мне? Я здесь всего два дня как. Если господа подождут, схожу за кем-нибудь, кто знает получше.

Они прошли в помещение, служившее больничной церковью, и присели на крайнюю скамью. С белого, без всякого декора, потолка свисает погашенная люстра. Единственный источник света — два небольших окна на противоположных стенах. Помещение довольно большое, натопить его нет никакой возможности. Холодом тянет даже сквозь доски пола, от мокрой скалы и от того же мельничного ручья. Странная затея… Кардель задумался: что же появилось раньше — ручей или госпиталь?

Эмиль Винге по-прежнему молчал, обхватив узкую грудь руками. Его бил озноб — может, со стороны и незаметно, но церковная скамья предательски передавала малейшее движение. И кто знает — от холода или от душевного потрясения. Наверное, и от того, и от другого.

Перед ними маячили согнутые над сцепленными руками спины молящихся. Седая женщина, наверняка на пороге смерти, молится странно: шепотом произносит девять слов и выкрикивает десятое. Мужчина, чье дергающееся тело выдает какое-то неизвестное Карделю заболевание. Телесное, а скорее всего, душевное. У алтаря — фигура Христа на Голгофе. Руки намалеваны неумело: будто Спаситель не исходит смертной мукой, а радушно открыл их для дружеского объятья.

Иногда забегает какая-нибудь из пациенток — поклонится перед алтарем и спешит дальше по каким-то свои делам.

Сзади него послышалось легкое покашливание. Кардель повернулся. Это было нелегко из-за тесноты: плотник то ли по неумению, то ли намеренно соорудил скамейки

так, чтобы прихожане не вертелись, чтобы ничто не отвлекало их от созерцания лика Господня.

— Это вы хотели видеть доктора Несстрёма?

Кардель с трудом выпростал свое огромное тело из ущелья между рядами.

Перед ним стоял маленький, нелепый, почти лысый человечек в лопнувших очках, окруженный стойким облаком перегара — оно, похоже, сопутствовало ему постоянно, а не только при дыхании. Мало того: карман предательски оттопыривался, обрисовывая контуры бутылки.

— Сонделиус… викарий. Прошу меня извинить, но я хотел бы увериться: вы точно запомнили имя? — Он тревожно наморщил лоб.

— Он так назвался. Мы были тут несколько дней назад…

Сонделиус внезапно захохотал и затряс головой. Осколки стекла в оправе очков жалобно звякнули.

— Это же невозможно! Доктор Несстрём вовсе не…

Он оборвал себя на полуслове, лицо его просветлело, лоб разгладился.

— Не будете ли вы так любезны следовать за мной?

Они вышли на тропу, соединяющая госпиталь с домом умалишенных.

В холле скорбного дома он поймал за рукав пробегавшего мимо служку.

— Найди Юзефссона и попроси его спуститься сюда. С Тумасом!

Ждать долго не пришлось. Уже через пару минут они услышали торопливые шаги. С лестницы сбежал, чуть не падая и тяжело дыша, небольшого роста пациент с голыми

ногами, без штанов. Бестолково размахивая руками и при этом как-то умудряясь сохранять равновесие, он проскакал мимо, рванул запертую дверь во двор повернулся и исчез в одном из бесчисленных коридоров.

— Не это ли ваш доктор Несстрём? Узнаете?

Кардель настолько растерялся, что на несколько мгновений потерял дар речи.

— Это он… он, черт меня подери! Что у вас здесь происходит?

Сонделиус пожал плечами, все еще еле сдерживая смех.

— Это Тумас, один из обитателей скорбного дома. Совершенно, уверяю вас, совершенно безвреден. Поскольку у нас так мало места, мы позволяем ему кое-какие вольности. К тому же многие считают, что у него талант — он изображает то одно, то другое. И, знаете, должен признаться: входит в роль на удивление убедительно. Значит, на этот раз Тумас изображал доктора Несстрёма… и вы ничего не заподозрили?

Кардель в гневе и отчаянии поднял голову и погрозил небу кулаком.

— Это что ж, и рай и ад в одну игру играют? Чтобы только над нами, смертными, поизмываться?

По лестнице торопливо, хотя куда медленнее, чем Тумас, спустился санитар — тот самый, который летом провел их к Эрику Тре Русур. В руке у него была палка с петлей, позволяющая держать пациента на расстоянии и в то же время направлять его движения.

— Тумас, куда он, мать его? — спросил санитар, задыхаясь от непривычных усилий, и осекся.

С изумлением уставился на посетителей и внезапно по-багровел.

— Вы?.. А вы-то… Как узнали?

— Узнали — что? Что вы имеете в виду? Говорите яснее.

Это были первые слова Эмиля Винге после более чем часового молчания.