Никлас Натт-о-Даг - 1794

Эмиль Винге так и остался стоять у двери, внимательно глядя на искаженное горем и гневом лицо крестьянки.

— Иногда сильное чувство переходит в другое. Тоже сильное, но с обратным знаком… в общем, противоположное, — нашел он более простую формулировку.

— Еще раз: волоса бы не тронул! Добрый, честный, влюбленный мальчик. Ничего, кроме хорошего, ему и в голову бы не пришло.

— Мы нашли кровь аж на люстре в их спальне, — буркнул Кардель, стараясь не смотреть ей в глаза.

Она внезапно разрыдалась. Теперь не только пот, по и слезы избороздили ее грязное лицо светлыми ручейками.

— Если это Эрик… если это Эрик… тогда в мире этом вообще нет добра. Ничего хорошего нет в этом мире. Вранье и злодейство… и ничего больше.

Ни Винге, ни Кардель не нашлись, что на это возразить. Они вышли во двор.

Оставили вдову дожигать жалкие останки ее жизни.

Эмиль Винге никак не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами и смотрел на звезды. Тысячи, миллионы безымянных звезд в промежутках между созвездиями. Созвездия… Оказывается, после стольких полубессознательных лет он все еще помнил их названия. Мысленно провел линию от левой руки Девы к Арктуру в созвездии Волопаса, потом дальше, к Сердцу Карла [22] Сердце Карла — Cor Caroli, самая яркая звезда созвездия Гончих Псов. … — И похолодел: как же оно называется, это созвездие? В каком созвездии эта звезда? Несколько тревожных секунд — и выдохнул с облегчением: Гончих Псов! Где же еще быть Сердцу Карла? Конечно же в созвездии Гончих Псов… раньше все созвездие так и называлось: Сердце Карла, потому что в нем была только одна звезда. Другие разглядели позже.

Посмотрел на кучера: тот, похоже, дремлет. Лошади прекрасно знают дорогу, им не надо растолковывать, где сворачивать, а где ехать прямо. Кардель звучно храпит, притулившись в противоположном углу телеги. Что ж… если небо не затянет тучами, доберутся до Стокгольма уже к рассвету.

Винге еще не привык к ошеломляющему обилию вернувшихся к нему ощущений. Наверняка уже далеко за полночь. Ярко светит окруженный туманным ореолом месяц, загадочно серебрятся кроны деревьев, а трава до жути похожа на волчью шерсть. То и дело из леса доносятся странные, нечеловеческие вопли, хрустят под чьими-то лапами сухие ветки…

Эмилю стало не по себе.

Он попытался сосредоточиться па событиях прошедшего дня. Что же произошло? У него возникла необычная, нестандартная догадка. Как говорят, осенило. Только теперь сообразил: такого с ним не случалось с незапамятных времен. Как это назвать? Озарение? А мина Карделя… он не сразу понял, что она означала, настолько незнакомым было ощущение. Оказывается, он может вызвать у кого-то восхищение. Восхищение, одобрение, восторженное удивление…

Господи, а это еще что за звуки? Глухой, монотонный ритм… Но спине побежали мурашки. Его не заглушает даже хаотичный перестук колес, то и дело подскакивающих на пересекающих дорогу толстых корнях сосен. Их преследует какой-то гигант… да, несомненно. Гигант из гигантов.

Винге вообразил, как вздрагивает под его многопудовыми шагами земля. Заткнул уши и постепенно успокоился. Пульс замедлился. Он даже решился отнять ладони от ушей и прислушался. Как будто бы тихо… но достаточно ли быстро они едут, чтобы дать фору преследователю? Безнадежно сложил руки на коленях, попытался думать о чем-то другом… когда же она кончится, эта жуткая ночь?

Винге передвинулся по скамейке поближе к пальту. Тот мирно похрапывал, обхватив культю здоровой рукой. Не сразу, но все же решился: поднял руку, с отвращением глянул на дрожащие пальцы и тихонько ткнул Карделя в бок. Пальт пошевелился, что-то пробормотал и захрапел еще сочнее. Винге ткнул еще раз. Потом решился и ткнул посильнее.

Пальт открыл глаза и посмотрел на него. В блуждающих глазах еще полоскался сон.

— Жан Мишель? Вам тоже не спится? — задал заранее заготовленный коварный вопрос Винге.

Кардель что-то пробурчал, поскреб небритый подбородок и долго тер глаза.

— Если вам, как и мне, не спится, может, поболтаем немного? Чтобы время шло побыстрее?

— О чем это? — с трудом пробившийся сквозь зевок вопрос.

— Война, если вам не тяжелы воспоминания… что было на войне. И после войны. Господи, о чем угодно. Ройтерхольм и Армфельт. Город между мостами. Что хотите.

Глаза Карделя протрезвели. Он смотрел точно так, как тогда, на Дворцовом взвозе, и Эмилю показалось, что пальт видит его насквозь.

Ну и что? Пусть видит, пусть насквозь — лишь бы не оставаться наедине с ночью.

Кардель пожал плечам и устроился поудобнее.

Они тихо беседовали, пока за лесом на востоке не начала наливаться светом розовая полоска. Кардель наградил Винге таким же пронизывающим взглядом, зевнул, улегся сунул под голову мешок и мгновенно заснул.

И проснулся, когда рассвет был уже в полном разгаре. Встряхнулся, как пес после дождя, и единственной рукой протер глаза. Винге сидел в той же позе, прислонившись к мешку с зерном. Белый как мел, глаза полузакрыты. Кардель подумал немного, потянулся к бутылке с водой и прополоскал рот.

— Доброе утро, Жан Мишель.

— Вы так и не заснули?

Винге с бледной улыбкой покачал головой.

— А вы?

— Я-то что… я привык спать где угодно, если случай выпадает. Спал как бревно. По, как говорится, умней не стал. Утро вечера мудренее — это не про меня.

Эмиль Винге долго молчал.

Потом заговорил, очень медленно. Ощупью вспоминал забытую привычку: облекать мысли в слова.

— Знаете… я размышлял над странной фразой, которую французский кучер крикнул на прощанье. Le ton beau — в переводе означает «прекрасная песнь живых», или что-то в это роде. Прекрасна песнь оставшихся в живых… можно и так. Возможно, строка из неизвестного мне французского поэта. Коллинг сказала: Эрика Тре Русур увезли в Стокгольм.

— И чем это нам может помочь? Я вот остался в живых… кому бы и петь, как не мне, а я не умею.

— Как вам показалось — она умная женщина? Понимает людей?

Кардель задумался.

— Когда она нашла меня в Стокгольме, было такое чувство, что если из нас двоих кто-то и умный, то это она.

— Допустим, вдова права. Я имею в виду ее оценку владельца поместья, Эрика Тре Русур. Она уверена, что он никогда не выказывал ни малейшей склонности к насилию, и трудно представить, чтобы именно он убил любимую, да еще в первую брачную ночь. Но, допустим, так и было. Помрачение сознание, внезапный амок… что-то в этом роде. Тогда он должен испытывать жесточайшие и вряд ли излечимые душевные муки.

Кардель, сам того не замечая, кивал на каждую фразу Винге.

— И что дальше?

— А дальше… у меня такое ощущение, что Эрик Тре Русур, если он и в самом деле убил невесту, которую страстно любил… что ему делать? Сбежал в Стокгольм. Забыться, утопить горе в вине…. Что-то в этом роде. И слова возчика можно истолковать именно так… надеюсь, вы согласны с логикой моих рассуждений… Тогда надо искать его на балах, на празднествах, в дорогих ресторанах в Городе между мостами. Он же очень богат. Молодой дворянин, инкогнито, с французским лакеем. Это уже кое-что. К тому же Коллинг неплохо его описала. Изящный, темноволосый, очень красивое лицо.