Никлас Натт-о-Даг - 1794

— Как это — так?

— Кладбище живых.

Они пошли пешком — не так уж близко, но и не слишком далеко, чтобы брать извозчика. Миновали Красный шлюз, где порог уже заметно умерил свою веселую игру, — уровень воды в Меларене упал, озеро неторопливо готовилось к зимней спячке. У отвесной скалы — штабеля досок и каменного балласта. Матрос развел костерок и кипятит закопченный чайник на треноге, а рядом пристроился сарайчик-времянка, у которого уже выстроилась небольшая очередь. Какой-то предприимчивый кабатчик решил: чем ближе к Стадсгордену [25] Гавань на Сёдермальме; сегодня там расположен терминал пароходства «Викинг-лайн». он подвезет недорогую выпивку, тем меньше будет у моряков желания бежать к конкурентам в «Лукаттен», кабачок у крутой суттхофской лестницы, поднимающейся к церкви Святой Катарины.

Кораблей меньше, чем обычно. Коммерция с наступлением холодов начинает впадать в спячку. И не только холода тому виной: у купцов все меньше желания привозить товары в город, где их могут ни с того ни с сего признать незаконными и выбросить на свалку.

Миновали Эрсту, заглянули в глубокую канаву верфи, где рабочие ползали, как муравьи, вдавленные тяжелой ношей чуть не по колено в жидкую грязь.

Мыс постепенно сужался, и скоро они оказались на узком перешейке, окруженном водой с обоих сторон. Кардель доложился на таможне. Теперь оставалось лишь следовать вдоль канала на север — таможенник махнул рукой в сторону приземистого желтого дома на берегу глубокого оврага, на дне которого поблескивает длинный, до холмов в Хаммарбю, залив.

— Госпиталь, — произнес он с брезгливой миной.

Теперь не заблудишься.

Во дворе госпиталя, словно укоряя холодный северный ветер, уныло покачивают ветвями полуголые липы. Последние листья, проделав несколько беззвучных пируэтов, медленно и изящно, как стрекозы, садятся на стальную воду залива.

Дверь открыла женщина в фартуке. Услышала имя, молча кивнула и махнула рукой — проходите. Винге опять удостоился восхищенного взгляда напарника.

Всю сердцевину здания занимала прорезавшая оба этажа церковь. С обеих сторон — деревянные лестницы. Служительница провела их на второй этаж. В больших открытых залах теснилось множество коек. Под равнодушными взглядами больных они прошли в коридор. Она открыла одну из дверей.

— Эрик Тре Русур. — И ушла.

Там он и сидел. Сгорбленный, руки бессильно лежат на коленях, голова опущена. Кардель мысленно подивился точности описания, данного Маргаретой Коллинг. Скорее мальчик, чем мужчина. И да — очень красив. Почти ангельски. Хотя… выражение лица вовсе не детское. Беспредельное отчаяние.

— Эрик Тре Русур? — обратился Винге точно так, как назвала женщина.

Юноша даже головы не поднял. Так и сидел, согнувшись и уставившись в одному ему известную точку на полу.

— Меня зовут Жан Мишель Кардель, я здесь по поручению полицейского управления. А это мой напарник, Эмиль Винге. Знаете, зачем пришли? Вопросы есть. Касательно Линнеи Шарлотты Коллинг.

Юноша дернулся — болезненная судорога, точно его ударили кулаком под ребро. Голос странный — низкий и невнятный, как будто мешает говорить распухший язык.

— Я ее убил.

Кардель сделал шаг вперед.

— И зачем, позвольте спросить? Ради всех святых — зачем? — Он хотел задать вопрос спокойно и буднично, но голос прозвучал, как с трудом сдерживаемый рык.

Тре Русур растерянно уставился на колени — похоже, этот простой вопрос застал его врасплох.

— Не знаю…

— То есть как — не знаю?

Юноша словно и не слышал. Он уставился на свои ладони, и глаза его полыхнули внезапным ужасом. Он протянул руки посетителям, точно просил подаяния.

— Вот, сами посмотрите… кровь…

Ладони его заметно дрожали, но на том и все. Ничего примечательного Кардель не увидел. Никакой крови. Вообще ни пятнышка.

Они задавали ему вопросы около часа, но выяснить мало что удалось. Иногда Эрик внезапно оживлялся и начинал говорить о чем-то, не имеющем ни малейшего отношения к предмету разговора. А иногда вообще не отвечал, точно не слышал вопроса. Время от времени он, казалось, забывал про посетителей и погружался в свои мысли, а когда возвращался из небытия, уже не помнил, кто к нему пришел и зачем. За час им пришлось заново представляться раза три. Кардель не выдержал: подошел к двери, треснул по косяку деревянным кулаком и разразился такой каденцией сквернословия, что Винге не мог отделаться от впечатления, будто вокруг напарника сгущается облако сажи — как над костром, в который плеснули воды. Высказавшись, Кардель выскочил в коридор. У Эмиля Винге терпения было побольше, но ненамного: в конце концов и ему надоело переливание из пустого в порожнее. Он вышел и увидел Карделя: тот всем телом прижался к стене. Должно быть, надеялся, что ледяная штукатурка хоть немного охладит его ярость.

Внизу они нашли ту самую служительницу, что проводила их к Эрику Тре Русур. Винге, к ее видимому удовольствию, взял женщину под руку и отвел в сторону.

— Он всегда такой?

Та кокетливо передернула плечами.

— Я-то его вижу, только когда еду приношу. Да… вроде бы всегда.

— А что ему еще дают? Я имею в виду, кроме еды и питья?

— Лекарства. Он у нас на особом счету, о нем заботятся. Когда есть настойка, ему в первую очередь.

— А что за настойка? Могу взглянуть?

Служительница доброжелательно кивнула и проводила к чулану. Открыла тяжелую дверь висевшим у нее на шее внушительным ключом. Подошла к полке и начала водить пальцем по бутылкам и колбам.

— Вот… смотрите, написано «Тре Русур». И доза, и когда давать. У нас порядок на зависть.

Эмиль Винге открыл пробку. Некоторое время задумчиво внюхивался, потом капнул немного содержимого на палец, лизнул, покачал головой и бросил на Карделя многозначительный взгляд.

Кардель понял. Взял приветливую даму под локоть и отвел в сторону.

— А теперь слушайте да повнимательней. Ничего, ни капли из того, чем вы потчуете ваших подопечных, Эрику Тре Русур не давать. Вам понятно? Никаких настоек, никаких капель — ни этих, ни других. Ни-че-го. Учтите, я говорю от имени полиции. Это приказ. Мы вернемся… — Тут он прервался и вопросительно поглядел на Винге; тот показал ему два пальца. — Вернемся через два дня. К этому времени пациент должен прийти в себя. И упаси вас Бог нарушить приказ! Виновные понесут серьезную ответственность.

— Вплоть до тюремного заключения, — юридическим голосом добавил Винге.

Они вышли во двор, и Кардель в сердцах плюнул на стену госпиталя.

— Глядишь на него, и… не так-то легко в это поверить.

Эмиль задумчиво кивнул.

— Совсем нелегко. У меня мелькнула та же мысль. Но если бы убийцу можно было определить по внешности, мир стал бы намного лучше.