Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— И не раз. Перед дальней дорогой завсегда надобно подкрепиться.

— Перед какой дальней дорогой? — с замиранием сердца уточнила Сашенька.

— Решили мы с Володей преклонить колени перед мощами преподобного Саввы в Сторожевском монастыре.

— Иван Грозный там молился, — жуя бутерброд, напомнил матери мальчик.

— Так что ты тоже поешь хорошенько, — велела Анисья Ивановна племяннице.

Сашенька подумала, что, если сейчас она попытается разыграть мигрень, ее тем более потащат к мощам преподобного Саввы.

— Сторожевский монастырь далеко? — спросила княгиня в попытке найти причину, чтобы туда не ехать.

— Да нет, сорок верст.

Сашенька от радости чуть чашку, в которую как раз кипяток из самовара наливала, не опрокинула на себя:

— Володя так далеко не доедет. Его на больших расстояниях укачивает.

— Как же вы до Москвы-то добрались?

— Так то по чугунке.

Когда двадцать лет назад Стрельцовы приехали в Москву по только что пущенной в эксплуатацию Николаевской дороге, [65] Движение для публики было открыто 1 ноября 1851 года. Ейбогина их сильно не одобрила:

— Испокон веку известно, что иноземные хитрости для наших погод не годятся. Занесет снег чугунные колеи, заморозит пары, вмерзнет намертво самовар на колесах и вы вместе с ним.

— Так ведь не вмерзли, доехали, — парировал Илья Игнатьевич.

— Только потому, что я за вас молилась. А Рождественский пост в этом году я как никогда строго держу, вот Господь меня и услыхал. Но обратно велел вам ехать по старинке — на лошадках.

— Так дольше в семь раз, — заметила юная тогда Сашенька.

— А куда ты торопишься?

— Анисья Ивановна, да вы сами по чугунке прокатитесь. Сразу поймете, как это здорово, — попытался убедить старуху Николай, Сашенькин брат.

— Близко к ней не подойду. Ее нехристи, англичане да немцы, нам подсунули, чтобы разорить. Это ведь сколько денег на эту чушь потратили! Свихнуться можно!

— Так и мы по чугунке поедем, — заверила племянницу Ейбогина.

— Вы же ее дьявольским изобретением считаете?

— То не я, а прежний духовник. А новый и сам по чугунке катается, и меня благословил. Да и рельсы нынче не английские. Говорят, что твой батюшка их теперь делает. Правда или нет?

Иностранные рельсы и вправду оказались неготовыми к русской зиме. В суровые морозы 1868 года они полопались. Талантливый инженер и предприниматель Николай Иванович Путилов организовал производство отечественных рельсов со стальным наконечником, устойчивых к суровому климату. Илья Игнатьевич Стрельцов стал его компаньоном.

— Правда, — подтвердила Сашенька.

— Вот по его рельсам мы до Голицына и доедем. А оттуда до монастыря всего десять верст. Десять верст на извозчике выдержишь? — спросила Ейбогина Володю.

Тот кивнул.

— Станция Голицыно Московско-Брестской дороги? — переспросила тетушку взволнованная Сашенька.

Похоже, сама судьба толкает княгиню туда, откуда была отправлена загадочная телеграмма.

— Ну да, — подтвердила Анисья Ивановна.

Двухэтажный Смоленский вокзал, шестой в Москве по счету и второй по размерам, был построен у Тверской заставы всего год назад, но сразу оживил эту окраину — цены на дома и пустопорожние земли повысились здесь весьма значительно. Еще при подъезде к вокзалу Сашенька с Анисьей Ивановной начали спорить, в каком классе ехать, — разница между первым и вторым была в семнадцать копеек, Ейбогина хотела их сэкономить. В итоге княгиня настояла на своем, взяв расходы на себя. Но и по дороге на дебаркадер, и уже заняв место в вагоне, тетушка ворчала:

— Вам, питерским, лишь бы деньгами швыряться.

Второй остановкой от Москвы были Фили. Обрадованный этим Володя стал громко рассказывать маме с тетушкой про Отечественную войну и знаменитый совет, состоявшийся в этой деревне.

— Умненький какой у вас малыш, — похвалил его один из пассажиров, пожилой одутловатый господин.

— И умненький, и крепенький, — подхватила Ейбогина. — И все молитвы знает.

Троюродная племянница Сашенька всегда казалась ей чужой, неродной, сорной травой в их семействе. И замуж-то вышла не за купца, а за князя. И ладно бы ради титула. Так нет, умудрилась влюбиться. Конечно, вины ее в том нет, красавец-князь бессовестно охмурил глупышку ради приданого. Господа дворяне горазды и не на такие проделки. Но куда Илья Игнатьевич-то смотрел?

Однако вот ребенок от князя уродился у Сашеньки на загляденье. Весь в стрельцовскую породу. Крепенький, умненький и все молитвы знает. Разительно отличается Володя от молодого московского поколения Стрельцовых. Им только бы кутить да деньгами сорить, на богомолье их и калачом не заманишь.

Перед выходом в Голицыно Володя успел сообщить всем пассажирам, что близ станции расположены села Большие и Малые Вяземы, которые в свое время были вотчиной Бориса Годунова. Позднее уже царь Петр подарил здешние места своему воспитателю князю Борису Голицыну, от него и название станции. А в пятнадцати верстах от нее находится самый древний город губернии, древнее самой Москвы! — Звенигород. Пассажиры проводили юного всезнайку аплодисментами, а одутловатый господин подарил ему коробку конфет, которую Володя открыл прямо на перроне и угостил маму с Анисьей Ивановной.

— Нет, спасибо! — отказалась княгиня. — Подождите меня здесь, я забегу на телеграф, дам папе депешу.

— Говорю же, деньги тебе некуда девать, — опять проворчала Ейбогина.

Вручив телеграфисту листок с депешей, княгиня раскрыла ридикюль, чтобы достать два рубля.

— Княгиня Тарусова? — прочел подпись телеграфист, белобрысый молодой человек с глазами василькового цвета. — Супруга адвоката?

— Да, это я, — кокетливо произнесла Сашенька.

Похоже, известность мужа уже перешагнула Петербург, и его имя знают в каждом захолустье.

— Я восхищаюсь вашим супругом, — признался старший телеграфист. — Каждый его процесс — будто роман с самым неожиданным финалом.

— Спасибо, я передам мужу ваши слова, — прочувственно сказала Сашенька. По всей видимости, ей снова повезло. Поклонник мужа, без всякого сомнения, согласится выполнить его просьбу. — А супруг будет очень рад, если поможете ему в новом деле.

— Я могу ему помочь? Вы шутите?

— Нет, что вы!

— А что надо сделать?

— Седьмого числа отсюда отправили телеграмму в Петербург садовнику Эйлиху. Подписана она не была. Но вы ведь знаете, кто ее отправил?

— Простите. Сообщать такие сведения посторонним лицам строго-настрого запрещено.

Сашенька вместо двух рублей достала из ридикюля красненькую.

— Тем более запрещено, — замотал головой телеграфист. — Вот если бы…

— Если бы что? — уточнила Сашенька у умолкнувшего на полуслове блондина. Понятно, что он не решается назвать свою цену. Наверно, очень немалую. Сколько же хочет? Неужели сто рублей?