Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Вот если бы Дмитрий Данилович прислал мне свой фотопортрет с дарственной надписью.

— Верните телеграмму, допишу ему про портрет. Сегодня же вышлет.

Телеграфист отдал обратно Сашеньке листок.

— Как вас зовут?

— Нечепыркин Антон Васильевич.

Княгиня, быстро дописав, вернула телеграмму блондину. Тот подсчитал слова:

— Тридцать одно, итого четыре рубля. Ваше сиятельство, давайте вычеркнем мое отчество, тогда слов станет тридцать, вы сэкономите рубль. [66] Каждые десять слов в телеграмме стоили рубль. Если слов было меньше десяти, все равно с отправителя брался рубль.

— Не буду я ничего вычеркивать, тем более ваше отчество. Держите четыре рубля. И умоляю, Антон Васильевич, назовите имя отправителя. Я тороплюсь. Меня ребенок на станции ждет и старая тетушка.

— Отец Илларион, священник Гребневской церкви в Одинцово. Но текст телеграммы писал не он, его почерк я хорошо знаю. Видимо, кто-нибудь из прихожан попросил его отправить телеграмму.

— Одинцово далеко отсюда?

— Двадцать верст.

— Саввин монастырь по дороге?

— Нет, что вы. Монастырь совсем в другую сторону.

Пока Сашенька беседовала с телеграфистом, Ейбогина с Володей успели подкрепиться в станционном буфете холодной телятиной и нанять за три с полтиной тройку до монастыря. Княгиня не спеша шла к тройке, обдумывая, как преподнести известие, что в монастырь они с Володей все-таки не поедут:

— Александра, ну где ты шляешься? — сделала ей выговор тетушка. — Давай залезай, а то на девятый час опоздаем. [67] Служба в монастырях, которая начинается в 15 часов дня. Во время нее верующие вспоминают крестную смерть Иисуса.

— Простите, Анисья Ивановна, но муж прислал телеграмму. Просит заехать в село Одинцово по одному делу. Это двадцать верст отсюда.

— Ну раз так надо, езжай.

— Володечка, вылезай, — велела Сашенька сыну.

— Нет, я в монастырь, с тетушкой.

— В Одинцове тоже имеется церковь, и мы зайдем в нее обязательно.

— В Одинцове? — задумался на миг Володя и тут же выпалил сведения из путеводителя: — Одинцово. Село в тридцати одной версте от Звенигорода, 203 жителя. Название — от фамилии первого владельца Одинца. В царствование Алексея Михайловича им владел окольничий Артамон Матвеев, потомки которого продали имение Ягужинским, а те, в свою очередь, графу Александру Зубову, брату фаворита Екатерины Второй. Церковь построена в девятнадцатом веке. И никто из великих в ней не бывал. Мне там нечего делать.

— Слышала? — спросила у Сашеньки Ейбогина. — Езжай в свое Одинцово одна.

— И где мы встретимся? Здесь? Во сколько?

— Встретимся дома. Из Одинцова тебе ближе до Химок, чем до Голицыно. Сядешь там на поезд и вернешься. Трогай, — велела извозчику Анисья Ивановна.

Сашенька сторговала тройку за десять рублей. После ночной грозы воздух был переполнен ароматами цветущих растений, и даже припекавшее солнце княгиню не раздражало, на скорости его жар разгонялся ветерком.

Трехъярусную колокольню Сашенька увидела впереди еще при подъезде в Одинцово. Церковь оказалась открытой, но внутри ни прихожан, ни священника не было, лишь толстая тетка в черном платье мыла там пол.

— Где найти отца Иллариона? — окликнула ее Сашенька.

— Отдыхает наш батюшка. К шести часам на службу придет.

Ждать три часа, пока соизволит проснуться деревенский поп? Ну уж нет!

— Он нужен срочно. Больной при смерти…

— Так бы сразу и сказали.

Тетка, бросив тряпку, выбежала из храма. Минут через пять, прикрывая зевоту, явился молодой священник с круглыми очками, за стеклами которых прятались проницательные глаза. Поймав их взгляд, Сашенька поняла, что ей не свезло. Она-то надеялась, что здесь служит полупьяный «поп, толоконный лоб», тот же крестьянин, только грамотный. Но местный священник, похоже, неплохо образован, возможно, что перед семинарией успел поучиться в университете. Такого на мякине не проведешь.

— Где больной? — спросил отец Илларион.

— Простите, батюшка, но я соврала. Потому что мне нужно срочно с вами переговорить.

— Хорошо, не волнуйтесь. Я внимательно вас слушаю.

— Седьмого августа вы отправили из Голицыно телеграмму, заказав в столице венок с надписью «Простите». За что вы попросили прощения?

— Простите, сударыня, но я такого случая не припоминаю, — тонко улыбнулся отец Илларион.

— Не лгите, батюшка. Должно быть, просто не знаете, что ту телеграмму вас попросил отправить убийца…

— Убийца? Вы сильно заблуждаетесь.

— Значит, признаете, что отправили телеграмму?

— Сие не преступление и не грех.

— Кто просил ее отправить?

— Имя вам назвать не могу.

— Из-за тайны исповеди?

— Да.

— В данном случае вы не сможете за нее спрятаться. Я ведь не требую сообщить, в каких именно грехах покаялся тот человек. Прошу лишь назвать его имя.

— Нет.

— Тогда я еду к исправнику.

Священник заметно побледнел:

— Простите, вы не представились…

— Александра Ильинична…

— Александра Ильинична. Дело слишком деликатное, чтобы предавать его огласке.

— Это вы убийство деликатным делом назвали?

— Прошу, поверьте мне, этот человек никого не убивал.

— А вдруг вы ошибаетесь?

— Зачем вы его ищете? Удовлетворить любопытство?

— Ради торжества правосудия.

— Никого из Гневышевых сие не вернет.

Значит, ехала сюда не зря. Отец Илларион, без сомнения, знает тайну гибели Кости или Капы. Или их обоих.

— Засим прощайте! — священник махнул рукой и пошел к алтарю. — Да хранит вас Господь!

— Я еду к исправнику! — крикнула ему вслед Сашенька.

Отец Илларион не обернулся. Подойдя к иконостасу, он три раза перекрестился и скрылся за Царскими вратами.

Теперь княгиня была уже абсолютно уверена, что в Одинцове скрывается убийца. Оставалось лишь выяснить его личность. Но как? Отправиться к исправнику? Тот Сашеньку сперва на смех подымет. Конечно, после телеграмм из питерского сыскного отделения ему-таки придется допросить отца Иллариона. И ссылки попа на тайну исповеди уже не помогут — ему придется назвать автора депеши. Однако за это время (а на переписку с Крутилиным уйдут сутки, а то и двое) преступник успеет скрыться.

Выйдя из церкви, Сашенька дала указание извозчику свернуть на первом же повороте, неважно, направо или налево. Свернуть и тут же остановиться. Извозчик так и поступил.

— Привяжи лошадей к дереву, — приказала княгиня, доставая из ридикюля пятерку, — а сам иди в церковь.

— Зачем? — изумленно спросил извозчик.

— Встань у какой-нибудь иконы в боковом приделе и молись. Долго молись. Дождись, когда священник выйдет из храма, и топай за ним, только незаметно. Мне нужно узнать, куда именно он пойдет. Запомни этот дом и возвращайся сюда. Если сделаешь как сказала, пятерка твоя.