Валерий Введенский - Напиши себе некролог

От радости я аж расцеловал Обожженыша. Обрадованный, он предложил заранее снять дачу в каком-нибудь не отдаленном от города тихом месте.

Но план Федьки сразу стал давать сбои. Костика из гимназии не выгнали, лишь лишили медали. Квартирохозяин и аптекарь долго терпели долги Гневышевых. Лишь к концу мая, когда я лично посетил аптеку и заверил владельца, что больше по счетам этой семейки платить не буду, Костик обратился ко мне с просьбой одолжить деньги. Тут-то я и объяснил ему, как именно его сестрица может их заработать. Он побледнел, расплакался, начал умолять войти в положение, но меня этим пронять было нельзя. Бедняжка Анна Сергеевна проорала еще одну ночь, и Костик пришел с согласием Капы. Честно говоря, той ночью я остался недоволен. Будь ее воля, Капа тоже предпочла бы простыню. Не о том я грезил. Пришлось шлепнуть ее пару раз…

— Всего пару? — прервал купца Крутилин. — Капа уверяет, что все ее тело было покрыто синяками.

— Внезапно выяснилось, что шлепки меня возбуждают. Сильно. Я просто не мог остановиться. Признаюсь вам, теперь мне каждый раз хочется отдубасить Поликсену.

— Так отдубасьте, имеете право, — криво улыбнулся Крутилин. — Что было дальше?

— Как рассвело, я поехал домой, сполна расплатившись с Капой. Также предложил ей продолжить наши встречи. Никак не ожидал, что вечером Костик предъявит претензии за синяки. Он сказал, что, если не увеличу сумму до тысячи, пойдет к вам. Я не сдержался, спустил его с лестницы. Обожженыш при нашем разговоре не присутствовал. Он выскочил из своего кабинета после, узнать, что случилось. Я ему рассказал. Федька резонно заметил, что я поступил опрометчиво. Мол, Костик еще молодой, горячий и сильно дурной, вдруг и вправду пойдет в полицию? Пообещал, что догонит его и вернет. Но вернулся через час без него. Предположил, что Костик, против своего обыкновения, нанял коляску, мол, потому его не догнал. Я помолился, чтобы Господь остудил голову Костику. Ваш визит на следующее утро страшно меня напугал. А известие о гибели Костика и исчезновении Капы стало для меня громом с неба. Обожженыш божился, что мальчика не догнал и не трогал. Но я ему не верил. Однако в душе был благодарен. И попросил Федьку сгонять в Лигово, выяснить, что же случилось с Капой? По его рассказу, он лишь на несколько минут опередил вашего Яблочкова. Капы уже в доме не было, однако следы крови однозначно указывали на ее убийство. Так рассказал мне Обожженыш. И я опять ему не поверил. Решил, что и Капу убил.

— И опять испытали за это благодарность? — предположил Крутилин.

— Как не стыдно признаться, да! На каторгу мне не хотелось. Что со мной будет?

— Решит суд присяжных.

— Иван Дмитриевич, — Пятибрюхов встал на колени. — Все, что попросите, ничего не жаль…

— Я бы от тебя копейки не взял и в тюрьму отправил бы. Но Капе не нужна огласка. Повезло тебе, Степа.

— Сколько? — спросил Пятибрюхов, подымаясь.

— Двадцать пять тысяч переведешь ей до востребования. Ну и двадцать пять тысяч отдашь мне.

— Не слишком ли? — спросил Пятибрюхов. — И вам, и Капе готов по десятке…

Крутилин вытащил из карманов ручные кандалы:

— Знаешь, как мне хочется тебя в Сибирь упечь? Еще одно слово — и я наплюю на честь Капы.

Арсений Иванович счел, что Крутилин отправился к Прыжову с соболезнованиями, а значит, скоро вернется. Но Иван Дмитриевич в тот день так и не приехал. Выслушав вечером вполуха доклады агентов, Яблочков помчался на Гагаринскую, 16, к исполняющему должность пристава первого участка Литейной части коллежскому советнику Батьякову.

— Валериан Николаевич, как хорошо, что вас застал.

— Ошибаетесь, Яблочков, вовсе не застали, это у вас галлюцинации.

— Как вас прикажете понимать?

— Чувствуете запах?

— Рыбой пахнет…

— Значит, судаки уже на столе. И супруга моя меня ждет.

— Я по чрезвычайному делу…

— Оно точно, подождут. Завтра заходите. Завтра буду сидеть допоздна. Потому что по пятницам в пост даже рыбу вкушать нельзя. А сегодня прошу понять и простить.

— Приставом-то стать хотите? Мне только что сообщили, что сегодня ночью обнесут дом Тацки. У вас отличный шанс отличиться.

— Погодите, погодите, я вас что-то не пойму. Неужто сами не справитесь?

— Предводитель шайки грабителей — освед Крутилина. По сей причине Иван Дмитриевич закрывает глаза на все его шалости.

— А вы, значит, поперек начальника решились пойти. Почему?

— Жупиков, так зовут грабителя, оскорбил меня. Но из-за покровительства Крутилина ему и это сошло с рук.

— А я, было, решил, что на место Крутилина метите.

— Верно, но не теперь. Кто меня сейчас назначит? Молод еще… Кстати, запомните, что вовсе не я, а некий Артюшкин сообщил вам о готовящемся ограблении.

— Кто это?

— Швейцар в доме Тацки, — Яблочков достал из саквояжа два листка бумаги, исписанные круглым почерком Артюшкина. — Держите написанные им показания на ваше имя. Здесь очень подробный рассказ, как Жупиков принудил его участвовать в ограблении. Обратите внимание: дата на бумагах вчерашняя. Не забудьте зарегистрировать их в журнале и присвоить входящий.

— Сами при задержании присутствовать будете?

— Буду наблюдать издалека. Во-первых, Жупиковы знают меня в лицо…

— Их что — несколько?

— Отец и два сына.

— А во-вторых?

— Если Крутилин узнает про мою роль, в сыскной мне больше не служить.

Если бы подчасков расставлял Крутилин, Жупиковых бы задержали. Но Батьяков понадеялся, что преступники, услышав грозный крик «Полиция!», сразу сдадутся. Двух городовых поставил на третьем этаже, одного — на черной лестнице, сам с четвертым засел в швейцарской. План его был прост: когда Африкан Жупиков со старшим сыном будут спускаться с вещами, украденными из трех намеченных ими квартир, перегородить им дорогу сверху и снизу. И хотя Яблочков предупредил Батьякова, что младший сын Жупикова Софрон чрезвычайно нервный, пристав отнесся к его словам легкомысленно. А зря!

Африкан Семенович лишь усмехнулся, увидев Батьякова:

— Полиция! Руки вверх! — велел ему пристав.

— Да мы не грабители, ваше благородие! — сказал миролюбиво Жупиков, опуская сундук на ступеньки. — Вещи хозяйские перевозим на склад. Ошибочка у вас вышла.

— В участке разберемся. Поднять сундук. Шагом марш!

Артюшкин, вышедший за приставом из швейцарской, подошел к входной двери, раздвинул на ней шпингалеты, чтобы распахнуть обе части.

— А ты, мразь, еще попадешься, — прошипел ему Африкан Семенович.

— Добро пожаловать на каторгу, Иван Иванович, — громко и торжественно, словно на подмостках, произнес Артюшкин, раскрывая настежь двери.

Софрон, задававший лошадям корм, обернулся, увидел отца и брата в окружении городовых, выхватил револьвер (давно о нем мечтал, вот Африкан Семенович и подарил ему на именины) и выстрелил в Артюшкина: