Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Получи, сволочь!

Потом навел на Батьякова, но тот успел выхватить свой «кольт» из кобуры. Второй раз Софрон нажать на курок не успел, упав замертво. А лошади, испугавшись выстрелов, рванули. Африкан со старшим сыном, бросив сундук, помчались за ними. Так полицейские и не узнали зачем. Может, скрыться пытались, а может, телегу с лошадками хотели догнать. Батьяков двумя меткими выстрелами уложил обоих.

Когда Артюшкин упал, Яблочков, наблюдавший с другой стороны Литейного проспекта, выскочил из экипажа и очертя голову побежал к другу. Про то, что и Софрон, и Батьяков могут его застрелить, в те секунды не думал, в несколько прыжков преодолев широкий проспект. Из живота Артюшкина хлестала кровь, но он улыбался:

— Столь оглушительными аплодисментами меня еще не награждали, — пошутил он. — Бах! Еще бах! И еще!

Арсений Иванович свистнул своему извозчику, тот развернулся и подъехал. Яблочков с одним из городовых подняли швейцара и погрузили в экипаж:

— В Мариинку! Гони со всей мочи! — велел вознице чиновник для поручений.

Уже через пять минут Артюшкин был в приемном покое Мариинской больницы, а через десять — на столе хирурга. Доктор вышел к Яблочкову через час, вытирая грязным полотенцем окровавленные руки, лицо его было грустным:

— Пулю-то я извлек, но вот кровотечение остановить не удалось. Вряд ли ваш друг доживет до утра.

Артюшкин пришел в себя после наркоза в полвторого ночи как раз к приходу священника, которого вызвал Яблочков. Исповедовался он долго — Арсений Иванович успел выкурить пять папирос.

— Вас зовет, — позвал чиновника для поручений батюшка.

— Хочу и перед тобой душу облегчить, — еле слышным голоском, никак не напоминавшим прежний бас, прошептал Артюшкин. — Соврал я тебе. Помнишь день, когда Костика убили? Помнишь, спрашивал, не отлучался ли из дома Невельский? Так вот: отлучался.

— Как же так? Агенты опросили и его мать, и слуг, все они инобытие Невельского подтвердили.

— Они ничего не знали. Только я. Пашка выпрыгнул из своего окна во двор, постучался в мое. У меня из швейцарской окно во двор выходит. Я его открыл. Он переоделся в сюртук своего родителя и пошел гулять. Через пару часиков вернулся обратно. Дал мне рубль, чтоб я молчал. Переоделся у меня обратно в домашний халат, я ему стремянку подставил, он в свою комнату и забрался. И еще, самое главное. Третьего дня я, перед их отъездом на дачу, у Пашки в руках фляжку заметил. Фляжку Костика. Ну вот, душу облегчил, можно и помирать.

— Погоди помирать.

— Деньги на похороны у меня в тюфяке спрятаны.

— Поживи еще! Если помрешь, вина будет целиком на мне.

— Почему на тебе? Разве ты господь Бог? Значит, так на роду мне было написано.

Минут через десять Артюшкин забылся, а еще через пять усоп.

Яблочков побежал в участок. Перед Батьяковым стояли штоф и стакан, по лицу было видно, что опорожнил он его уже не раз.

— Обыск в доме Жупиковых сделали? — спросил Яблочков после того, как помянули Артюшкина.

— Нет. Зачем? Доказательств — целый сундук с похищенными из квартир вещами. И четыре трупа. Троих из них я уложил. Первый раз в жизни убил людей. А тебе доводилось?

— Где трупы Жупиковых?

— В морге полицейской части.

— Отправьте-ка городового к ним домой. Надо бы старухе Жупиковой сообщить, что ее сыновья и муж мертвы.

— Согласен. Караваев! — пьяно крикнул Батьяков. В его кабинет зашел околоточный. — Сходи-ка на Мытнинскую, дом девятнадцать. Сообщи госпоже Жупиковой о гибели мужа и сыновей.

Яблочков полчасика провел в участке, помог Батьякову приговорить штоф, а потом и сам отправился на Мытнинскую.

По его изначальному плану он сам собирался явиться к Жупиковой и сообщить про задержание ее родных. Естественно, не под своей личиной. Поэтому заранее принес в швейцарскую со службы костюм мастерового, а усы с бородой ему обещал одолжить Артюшкин — у него от театральной жизни всякого грима остался целый чемодан. Но теперь на эти хитрости не было времени. Околоточный Караваев уже должен был сообщить Жупиковой о несчастье, оставалось надеяться, что та стремглав помчится в часть в надежде, что полицейские обознались и застрелили не ее родных.

Сперва постучал, дверь не открыли. Тогда огородами обогнул дом. Окна бить ему не пришлось — старуха Жупикова впопыхах черный ход закрыть забыла. Буфет Арсений Иванович вскрыл столовым ножом и забрал квитанции вместе с банкой, в которой хранились.

Отпевание новопреставленной Натальи было назначено на полдень, так что Яблочков даже успел выспаться. В недавно построенной церкви во имя чудотворной иконы Тихвинской Божьей Матери, что на новом Лазаревском кладбище, [77] Ныне — Тихвинское кладбище Александро-Невской лавры. было тесно — покинувших этот мир в молодом возрасте провожает в последний путь гораздо больше людей, нежели стариков. Арсений Иванович с трудом протиснулся к Крутилину, стоявшему рядом с гробом.

— Приглядывай за мамашей, чтобы не учудила чего, — велел ему Иван Дмитриевич. — Они с Лешичем вечно были на ножах. Сегодня и до рукопашной может дойти.

Но раздавленная горем Анна Васильевна лишь горько рыдала и в церкви, и на Засоборном кладбище, [78] Ныне — Никольское кладбище Александро-Невской лавры. куда перевезли гроб после отпевания. Лешич (вернее, его сожительница Нюша) не поскупился, оплатив похороны по первому разряду — катафалк сопровождали факельщики и оркестр. И место купили замечательное — на берегу небольшого пруда.

— Надо бы и для себя здесь участочек прикупить, — размышлял вслух Крутилин. — Люблю лежать у воды. Вот вечно и буду возле нее.

— Не все ли вам равно, что будет после? — спросила его княгиня Тарусова.

— Подождите несколько лет, вам тоже станет не все равно. Вы еще слишком молоды и потому гоните прочь мысли о смерти.

— Спасибо за комплимент, но вы меня старше всего на семь лет.

— Во-первых, это немало. Во-вторых, служба у меня такая, что каждый день убить могут. Слыхали про вчерашний грабеж на Литейном? Преступники открыли огонь из револьверов при попытке их задержать.

У Яблочкова внутри все похолодело — откуда Крутилин знает про перестрелку на Литейном? Он ведь на службу не собирался. И не просто знает, а что-то подозревает, ведь не зря, ой, не зря, рассказывая про перестрелку, наградил Яблочкова многозначительным взглядом.

— А в-третьих, здоровье у меня никудышное. Давно в отставку пора, вот только дела передать некому. Совсем некому. Одни болваны вокруг.

Теперь Яблочков покрылся испариной.

— Тут бы их и закопал, — закончил мысль Крутилин. — Причем живьем.

Арсений Иванович решил, что на поминки к Лешичу не поедет. Авось, начальство за сегодняшний день остынет, а завтра, уже смирившись с гибелью Жупикова, спокойней выслушает рассказ, который он отрепетировал, идя в Лавру. И когда могилу закидали землей, а холмик укрыли цветами, Яблочков быстрым шагом направился к выходу. Крутилин догнал его на выходе: