Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Ну-с, слушаю…

— Вы про перестрелку?

Крутилин с недоброй миной на лице кивнул.

— Мы с Бражниковым вчера собирались покутить.

— А Бражников про это знает?

Судебный следователь Бражников, живший неподалеку от дома Тацки, за полдюжину бургундского подтвердил бы все, что угодно. Но навестить его утром Арсений Иванович не успел, намеревался это сделать после кладбища. Эх, надо было встать с постели пораньше.

— Конечно.

— Ну-ну, ври дальше.

— Проезжая по Литейному, я услышал выстрелы. Сразу сработали сыщицкие навыки, я бросился из экипажа, не думая про пули. Но когда подбежал, перестрелка была окончена, а грабители убиты.

— Ты их сразу узнал?

— Нет, Иван Дмитриевич. На земле корчился раненый. Я повез его в Мариинку.

— Какой ты молодец. Но объясни, что ты делал в больнице до двух ночи? Неужто раненый оказался знакомцем?

— Что вы? Впервые его видел. И, увы, в последний раз. Очень достойный был человек. Донес в участок о готовящемся ограблении, за что и поплатился. В Питере у него не было родных. Я счел своим долгом от лица полиции и градоначальства скрасить его последние часы, позвать священника, прикрыть навеки очи.

— И как звали героя?

— Артюшкин Антон Петрович.

— Фамилия какая-то странная…

— Он из актеров, иначе — артистов. Отсюда и фамилия.

— Знаешь, что я у него в швейцарской нашел?

Яблочков в ужасе закрыл глаза. Видимо, Крутилин подозревал его, имея на руках не смутные подозрения, а веские доказательства. И сейчас хитрыми вопросиками загнал в полный тупик.

— Гляди, — Крутилин вытащил из кармана сильно пожелтевший, сложенный многократно лист плотной бумаги, развернул и прочитал напечатанный на афише текст: «В роли Глумова — Яблочков, Крутицкого — Артюшкин». Если покажу обер-полицмейстеру, никакая вдова никакого генерала тебе уже не поможет.

— Что сделать, чтобы не показывали?

— Отдать мне квитанции Жупикова. Только не ври, что их не крал.

— Если верну, на службе оставите?

— Ну, ты наглец! В сыскной — нет. Пойдешь помощником к дружку своему Батьякову. Его завтра приставом назначат. Будешь прописывать паспорта, следить, чтобы конский навоз с мостовых убирали.

Яблочков неожиданно успокоился. Теперь он знал все, что известно Крутилину, но начальник сыскной даже не догадывался, что в рукаве у Арсения Ивановича.

— Ну что поделать? Однако надеюсь, что навозом мне недолго придется заниматься. Повысят меня быстро, очень быстро. Может, даже в ваше кресло посадят.

— Что за чушь ты несешь?

— Артюшкин перед смертью сообщил, что в день убийства Костика Павел Невельский отлучался из дома, а потом он видел у него в руках фляжку, которая принадлежала Гневышеву.

— Артюшкин мертв, — напомнил начальник сыскной.

— Но предсмертные показания его записаны и заверены священником, которого я приглашал на исповедь.

— Господи, — Крутилин схватился за сердце.

Если Костика убил Невельский, а Капа вообще жива, выходит, что начальник сыскной Крутилин преследовал и застрелил огульно обвиненного им в их смерти Федора Рыкачева. Он, конечно, тот еще ангел — и поджог совершил, и удостоверение у Яблочкова украл, — но эти прегрешения точно не оправдывают его убийство при задержании.

— Хорошо, останешься при должности, — выдавил из себя Крутилин.

— И не просто останусь. Стану теперь вашим помощником.

— Мне по штату он не положен, — напомнил Яблочкову начальник сыскной.

— А я не по штату помогать буду, а в ваших делишках. Без помощника вы сильно рискуете, Иван Дмитриевич. Ваш дружок Жупиков хвастался Артюшкину, что именно вы его грешки покрываете. Еле уговорил Антона Петровича не указывать сие в заявлении. Я ведь много не попрошу. Сорок процентов будет достаточно.

— Сколько?

— Ладно, согласен на тридцать.

— Десять.

— Двадцать пять.

— Черт с тобой, двадцать.

— Согласен.

— Ну что, помощничек, поехали тогда, навестим Невельского.

— Он отдыхает на даче.

— Нет, они с мамашкой из-за кражи сегодня вернулись. Видел их, когда каморку швейцара осматривал.

— Сам флягу отдашь? — предложил Крутилин Паше. — Или сделать обыск?

— Какую флягу? По какому праву вы вошли в мой дом? — вбежала в комнату сына Васса Никитична.

— Начальник сыскной полиции Крутилин Иван Дмитриевич, — обернулся и представился тот.

— Подите вон! Это квартира генерала-лейтенанта Черницкого, и вам здесь не место, грязная ищейка.

— Эти слова дорого вам обойдутся, мадам, очень дорого.

— Убирайтесь немедленно.

— Вашего сына я подозреваю в убийстве его товарища Кости Гневышева.

— Да как вы смеете? Я сказала: вон! Вы что, глухой?

— Как только закончу обыск, так и уберусь. Арсений Иванович, покажите мадам постановление судебного следователя.

Яблочков достал из сюртука бумагу, десять минут назад подписанную его приятелем Бражниковым. Тот не имел права назначать обыск в доме Тацки — не его участок, но Черницкая об этом знать не могла.

— Но тогда дело получит огласку. Вы точно ее хотите?

— Мой сын — не убийца. А Костика убил какой-то купчина, в газетах про то писали.

— А давайте у него самого спросим, убивал или нет? Что молчишь, Павлик?

— Я не хотел. Это вышло случайно.

Васса Никитична медленно опустилась в кресло.

Рассказ Невельского продолжился, когда после нашатыря и рюмки коньяка его матушка пришла в себя.

— Костик должен был прийти с самого утра, принести водки. Он всегда приносил ее во фляге. Но вместо Костика пришел он, — Невельский пальцем указал на Яблочкова, — сообщить, что исчезла Капа. Я сразу догадался, что Костик в этом замешан. Он просто бредил идеей разбогатеть за ее счет. То в содержанки хотел Капу пристроить, то выдать замуж за богатого старика. Когда на часах стукнуло пять пополудни, я понял, что Костя не придет, ему ведь к шести надо к Пятибрюхову. А водки мне очень хотелось. Пришлось вылезать из дома через окно. В ближайшем трактире выпил полшкалика, туман в моей голове рассеялся, и я захотел выяснить, что же случилось с Капой?

— Зачем? — спросил Крутилин.

— Она мне нравилась.

— А ты ей?

— Она ненавидела меня. За то, что плохо влияю на Костика. Но я все же надеялся ее добиться. Поэтому и припугнул на Масленицу Тарусова. Если бы Женька ею увлекся, у меня не было бы никаких шансов — он богач, я по сравнению с ним нищеброд. Я взял извозчика и поехал на Левашовский, чтобы подкараулить там Костика. Пристроился на пеньке за дегтярными сараями. В начале восьмого увидел проходящего по проспекту Костика, поманил его. Он удивился, что я здесь делаю? Я объяснил, что сильно разволновался из-за того, что он ко мне не пришел. Спросил почему? И кто ему синяк под глаз поставил? Он и рассказал. А еще сообщил, что завтра после экзамена пойдет к Крутилину, подаст на Пятибрюхова жалобу за изнасилование сестры. Если, конечно, купец к тому моменту не опомнится и не увеличит плату до тысячи. Я сказал, что Костик — подонок и подлец. Мало ему, что Капа потеряла честь, так он еще и ославить ее хочет. Нет уж! А позор, так и быть, я готов взять на себя и на Капе жениться. Костик расхохотался, мол, о таком завидном женихе для сестры он всегда и мечтал. Мало того, что я такая же голытьба, как и он сам, так вдобавок я — нервический больной. Я разозлился, вскочил, потребовал извинений. Он тоже вскочил и меня толкнул. Я в ответ, он упал, ударился о камень и умер. Мгновенно. Я сразу понял, что он мертв. Потому что трупы уже видел. Отец застрелился на моих глазах. Потому и не растерялся. Оттащил труп к лодкам и спрятал его в одной из них, забросав опилками.