Валерий Введенский - Напиши себе некролог

— Цензура ее не пропустит, — заявила заскучавшая от разговоров про автомобили Сашенька.

— Манифест отменил всю цензуру, — напомнил ей сын.

— Надеюсь, после этих событий, — княгиня указала рукой в сторону Пресни, — отменят сам манифест. Как же мне было страшно!

— Я же вам говорил, не надо сюда приезжать.

— Что значит не надо? Бросить тебя здесь одного? Я ведь не за себя, за тебя боялась. Мне-то чего пугаться? Я свое отжила.

— Авто уже прибыли? — уточнил Яблочков, желая вернуть разговор в интересное ему русло.

— Еще нет. Татьяна отправила их еще в октябре, но из-за событий…

— Ваша сестра во Франции? — уточнил Яблочков.

— Давно уже, — подтвердил Володя.

— Они с мужем уехали туда сразу после свадьбы, — сообщила Александра Ильинична. — После той истории, ну вы помните, Таня не захотела жить в России…

После ареста Каретного Татьяна замкнулась в себе — разговаривала с близкими односложно, кроме учебы ничем не занималась, целыми днями лежала в кровати, тупо уставившись в потолок. Княгиня сильно волновалась за ее психику, однако к врачам Таня идти отказывалась, даже успокаивающую настойку, что прописал Прыжов, не стала принимать. Так прошел год. После окончания гимназии Таня стала вольнослушателем посещать лекции в университете. Остригла волосы, начала курить. А потом вдруг познакомилась с молодым поэтом Андреем Скворцовым и увлеклась им. И опять стала прежней: болтливой, веселой, беззаботной. Поэт сделал ей предложение, она его приняла с условием, что жить они будут за границей. Счастливая пара поселилась во Франции — зиму и лето они проводили в Ментоне, где купили виллу; весну и осень — в Париже.

Скворцов писал стихи и издавал их за деньги супруги. Успеха они не имели, но он не унывал. Татьяна родила ему пятерых детей и с радостью занималась их воспитанием.

В каждом письме она уговаривала родителей и братьев последовать ее примеру и покинуть ненавистную ей Родину. «Франция тоже болела революциями, но теперь у нее иммунитет. А в России только продрома, [85] Продромальный период (от греч. πρόδρομος — бегущий впереди, предвестник) — начальный период заболевания. Его симптомы (головная боль, тошнота и т. д.) дают понять пациенту и врачу о начале болезни до появления её клинических признаков. ее ждут ужасные события. Только вспомните, где окончили свои дни Людовик Шестнадцатый и его придворные? Неужели вы хотите на гильотину?»

Но Тарусовы лишь посмеивались.

— Когда все это закончится, — княгиня указала рукой в сторону Пресни, — я поеду к ним в Ментон. Я всегда зимой грею там кости.

— Ну а я наконец получу «Бельвили». Хотите в нем прокатиться? — спросил Володя у Яблочкова.

— Конечно.

— Тогда держите мою визитку. Такси можно будет заказать по указанному там телефону. У вас ведь имеется аппарат?

— Естественно! — ответил Яблочков.

Пообещав до отъезда нанести княгине визит, он раскланялся с Тарусовыми. Пешком дойдя до Мясницкой, Арсений Иванович подошел к своей парадной. Вечно нерадивый швейцар на этот раз оказался расторопным, распахнув перед Арсением Ивановичем дверь сразу, как тот вступил на ступеньки.

— Спасибо, братец, — кивнул швейцару Яблочков, зайдя в парадную.

— Потом благодарить будешь, — неожиданно грубо ответил тот, — если живым останешься.

Яблочков пригляделся — ливрея швейцара была надета на совершенно другого человека. Очень опасного человека с волевым лицом, обветренной сибирскими морозами кожей и глазами убийцы. А в руках он держал револьвер, дуло которого упиралось в живот отставного сыщика. Если бы правая рука Арсения Ивановича находилась в тот момент в кармане шубы, он, не задумываясь, выстрелил бы из «браунинга», который всегда носил с собой. Но в руке, как назло, был пакет с о-де-колоном.

— Обыщи-ка его, — велел кому-то опасный человек.

Оказалось, что грабителей двое, и второй тут же завладел его оружием.

Товарищ Леонид проник в подъезд за полчаса до возвращения Яблочкова. Представился швейцару посыльным, спросил, дома ли Арсений Иванович, а когда тот ответил, что ушел с полчаса за покупками, приложил кастетом по голове. Потом распахнул входную дверь и свистнул два раза извозчику, что его привез. Товарищ Захар понимающе кивнул, спрыгнул вниз, привязал кобылу к фонарю и вошел в подъезд.

— Ты уверен, что тот самый Яблочков? — уточнил Захар.

— Нет. Но имя с отчеством совпадают.

Из каморки швейцара послышался стон.

— Неужели жив? Я вроде как следует его приложил, — пожал плечами товарищ Леонид и велел приятелю: — Добей-ка его. Тебе ведь нравится убивать.

— Кого? Швейцара? Да ни в жизнь. Я ведь сам из швейцарского сословия. Неужто позабыл?

— Тогда свяжи своего собрата и кляп ему по самые гланды воткни. А то замычит в ненужный момент.

Захарка Петров и Ленька Каретный познакомились в Литовском замке перед отправкой в Псковский централ, [86] По закону от 18 апреля 1869 года на каторжные работы в Сибирь отправлялись лишь каторжники из самой Сибири и Зауральских частей Пермской и Оренбургских губерний. Жители остальных губерний страны отправляли в каторжные тюрьмы («централы»), отличавшиеся от обыкновенных тюрем более строгим режимом. Ни к каким работам в «централах» не принуждали. После отбытия срока осужденных отправляли на поселение в Сибирь. где в одной камере просидели каждый свой срок. И вместе были отправлены на поселение. Как тут не сдружиться? Вместе с поселения и сбежали. Занялись грабежами и разбоями. Карету и Швейцара много раз ловили, но каждый раз им удавалось сбежать. А в октябре 1905 года их отпустили по амнистии из Акатуйской тюрьмы — подкупленный Каретой надзиратель обоим «переменил участь», выдав документы умерших от туберкулеза политических заключенных. К началу декабря два негодяя добрались до Москвы. Восставшие без малейших сомнений приняли жертв царского произвола — товарища Захара и товарища Леонида — в свои ряды, снабдили документами и оружием. Выдавая себя за дружинников, парочка грабила квартиры и особняки. Адреса для налетов Каретный находил в справочнике «Вся Москва», который прихватил из гостиницы в первую ночь по приезде в Москву.

После прибытия в Первопрестольную «семеновцев» Каретный решил, что пора «делать ноги». Добычу удалось вывезти с Пресни и сдать в камеру хранения Николаевского вокзала. Поезда в Петербург, несмотря на восстание, ходили регулярно, оставалось лишь купить билеты и погрузить добытый слам в багажный вагон.

— Я тут в справочнике еще кой-кого нашел, — признался Карета Швейцару уже возле касс.

— Да хватит уже. Жадность фраера сгубила и нас погубит.

— Не в жадности дело. Яблочкова я отыскал.