Лиза Уингейт - Пока мы были не с вами

— Мойся,— она указывает на мыло и тряпку.— Нет у нас времени, чтобы просто так стоять. Да разве известно вам, речным крысам, что такое скромность?

Я не знаю, что она имеет в виду и как ей ответить.

Возможно, я и не должна ничего отвечать.

— Я говорю, мойся! — рявкает она.— Думаешь, я весь день тебя буду ждать?

Я точно знаю, что не будет. Я уже слышала, как она то же самое кричала другим детям. Я слышала скулеж, хныканье и плеск, когда головы окунались в воду, чтобы смыть с них мыло. К счастью, пи один из детей семьи Фосс никогда не боялся воды. Малыши и.даже Камелия прошли через купание без особых хлопот. Я тоже так хочу, но, похоже, женщина решила сорвать на мне злость, может быть, из-за того, что я самая старшая.

Я сажусь подводой на корточки, потому что она грязная и холодная.

Работница приближается, чтобы получше меня рассмотреть, и под ее взглядом я покрываюсь мурашками.

— Похоже, ты все-таки еще не слишком взрослая и сможешь жить вместе с маленькими девочками. Хотя это ненадолго, и скоро тебя придется отправить куда-нибудь в другое место.

Я еще больше вжимаю голову в плечи и моюсь так быстро, как только могу.

Утром я все еще чувствую себя грязной из-за того, что меня так рассматривали. И надеюсь, что мы исчезнем из этого дома еще до следующего купания. .

Я хочу, чтобы маленький розовый цветок за окном исчез. Я хочу, чтобы само оно поменяло вид, стены стали деревянными, а цементный пол сгинул, растворился, пропал. Я хочу, чтобы вместо него были старые доски, стертые нашими ногами, чтобы река покачивала лодку под кроватками, а с крыльца доносились приглушенные звуки губной гармошки, на которой играет Брини.

За ночь я просыпалась не меньше десяти раз. Перед рассветом ко мне в раскладушку забралась Ферн, и провисающая материя прижала нас друг к другу так крепко, что странно, как мы вообще смогли дышать, не то что спать.

Каждый раз, проваливаясь в сон, я возвращаюсь на «Аркадию». Каждый раз, просыпаясь, я снова оказываюсь в этом месте и пытаюсь понять, почему так получилось.

«Вы будете спать здесь, пока мы не решим, останетесь ли вы в этом доме...»

Что это значит: «останемся ли мы»? Неужели они не собираются отвести нас в больницу, чтобы повидать Брини и Куини, когда мы уже помылись и переночевали? Всем нам можно будет пойти или только некоторым? Я не могу оставить малышей одних. Что, если эти люди их обидят?

Я должна защищать своих братьев и сестер, но не могу защитить даже себя.

От слез во рту становится горько. Я обещала себе, что не буду плакать. Так я только напугаю малышей. Я обещала им, что все будет хорошо, и до сих пор они в это верили, даже Камелия.

Я закрываю глаза и сворачиваюсь калачиком вокруг Ферн, слезы бегут у меня из глаз и пропитывают ее волосы. Рыдания рвутся из живота, толкаются в грудь, но я проглатываю их, будто пытаюсь сдержать икоту. Ферн сладко спит, несмотря на то, как сотрясается мое тело. Может, во сне ей кажется, что это река раскачивает ее кроватку?

«Не засыпай»,— говорю я себе. Мне нужно положить Ферн обратно в ее раскладушку, пока кто-нибудь не пришел. Нельзя нарываться на неприятности. Женщина велела нам не покидать своих кроватей.

«Еще только минутка или две. Минута-другая — и я встану и проверю, чтобы все лежали на своих местах».

Я уплываю в дремоту и просыпаюсь, ненадолго засыпаю и просыпаюсь вновь. Сердце начинает гулко стучать в ребра, когда я слышу чье-то дыхание — не наше, кого-то, кто гораздо крупнее. Мужчина. Может, это Брини?

Вместе с этой мыслью до меня долетают запахи старой смазки, травы, угольной пыли и пота. Это не Брини. Брини пахнет речной водой и небом. Летом — утренним туманом, а зимой — морозом и дымом очага.

Сознание проясняется, и я напряженно вслушиваюсь. Человек входит в комнату и останавливается. Шаги Брини звучат совсем не так.

Я накрываю Ферн с головой, надеясь, что она не проснется и не начнет шевелиться прямо сейчас. В комнате полумрак, слабый свет просачивается только через окно. Может, этот человек не заметит, что Ферн нет на ее раскладушке?

Чуть повернув голову, я краешком глаза вижу силуэт незнакомца: он крупный, намного выше и толще, чем Брини; стоит там, словно тень, ничего не говорит и не двигается. Просто стоит и смотрит.

Мне не хочется, чтобы он понял, что я не сплю; из носу течет, но сопли я не вытираю и не шмыгаю. Зачем он пришел?

Камелия ворочается в постели,

«Нет! — думаю я.— Тише!» Она проснулась? Он может увидеть, открыты у нее глаза или нет?

Человек начинает двигаться; идет, останавливается, шагает, снова останавливается. Он склоняется над постелью Ларк, дотрагивается до ее подушки. Чуть спотыкается и натыкается на деревянную раму.

Я наблюдаю за ним, чуть приоткрыв веки. Он подходит к моей раскладушке и с минуту смотрит на меня. Под моей головой шуршит подушка. Он дважды касается ее, очень аккуратно. Потом останавливается у других кроватей, затем наконец выходит и закрывает за собой дверь.

Я перевожу дух, улавливаю слабый аромат мяты и, откинув одеяло, бужу Ферн. Мы находим на подушке две белые конфетки. Они сразу же напоминают мне о Брини. Когда Брини выигрывает деньги в бильярдной или работает в плавучем театре у причала, он всегда возвращается на «Аркадию» с мятными леденцами «Бич-нат» в кармане. Они самые лучшие. Брини загадывает нам загадки и за правильные ответы дает конфетки. «Если два красных кардинала сидят на дереве, а один на земле, а три сиалии на кустике и четыре на земле, а большой старый ворон — на ограде, и еще сова — в конюшне, то сколько птиц сидит на земле?»

Чем ты старше, тем сложнее вопросы. Чем сложнее вопросы, тем вкуснее кажутся конфеты.

Запах мятных леденцов манит меня к двери: вдруг за ними притаился Брини? Но эти конфетки другие: иначе ощущаются в ладони. Я замечаю это, когда отношу Ферн вместе с карамельками на ее кровать.

Камелия быстро сует свои конфеты в рот и принимается их жевать.

Мне хочется оставить карамельки на подушках малышей, но затем я решаю их собрать: если все это увидят работницы, боюсь, нам несдобровать.

— Воровка! — Камелия подает голос в первый раз после вчерашнего мытья. Она сидит на постели, рукав слишком большой ночнушки съехал с ее плеча. После мытья одна из работниц покопалась в куче белья и отдала нам эту одежду.— Он каждому оставил по конфетке. Ты не можешь их съесть одна! Это нечестно!

— Шшшш! — Она кричит так громко, что мне кажется — дверь сейчас распахнется и разразится катастрофа. — Я оставляю их на потом, для всех.

— Ты их украла!

— Нет!— Камелия ведет себя как обычно, а по утрам у нее всегда плохое настроение. Ей тяжело просыпаться, пусть даже с мятными леденцами. Мы постоянно цапаемся, но сейчас я отступаю: слишком вымоталась.