Лиза Уингейт - Пока мы были не с вами

Я киваю и в то же время ненавижу себя за это. Я не должна соглашаться. Все, что я рассказала мисс Додд, было правдой. Но я не могу вернуться в подвал. Мне нужно найти Ферн и удостовериться, что они ее не обижали. Кроме Ферн, у меня больше никого не осталось.

— Вот и славно,— мисс Танн отпускает меня, складывает ладони перед собой и отходит, покачиваясь на каблуках, платье колышется возле ее коленей.

Миссис Мерфи тихо усмехается.

— Похоже, у маленького отребья все-таки есть мозги в пустых головешках.

Губы мисс Танн изгибаются в улыбке — от одного ее вида меня начинает бить озноб.

— Даже самых строптивых можно чему-то научить. Вопрос только в средствах, которые понадобятся, чтобы они усвоили урок, — она прищуривается и оглядывает меня с головы до ног, прежде чем перевести внимание на часы на каминной полке, которые отбивают время.— Мне и правда пора идти по делам,— она проходит мимо, оставляя в комнате запах талька. Я пытаюсь не вдыхать его, но он будто застревает у меня в носу.

Миссис Мерфи садится за стол, берет с него бумаги и будто забывает о том, что я все еще в кабинете.

— С этого дня ты будешь благодарна за мое гостеприимство.

— Д-да, мэм. М-могу ли я увидеть Ферн? — моих сил хватает только на этот вопрос, но я должна спросить.— М... миссис Мерфи?

Она не поднимает взгляд от бумаг.

— Твоей сестры здесь больше нет. Ее удочерили. Ты больше никогда ее не увидишь. Теперь тебе можно играть во дворе с другими детьми,— перебирая бумаги, она берет ручку.— Миссис Пулник, проследите, чтобы перед тем, как Мэй отправится в свою новую кровать наверху, она помылась. Запах от нее просто невыносимый.

— Разумеется, я за этим прослежу.

Миссис Пулник хватает меня за руку, но я почти ничего не чувствую. Когда она оставляет меня снаружи, я просто долго сижу на ступенях крыльца. Другие дети проходят мимо и смотрят на меня так, будто я зверек из зоопарка.

Я не обращаю на них внимания.

Приходит Стиви и пытается забраться ко мне на колени, но я не могу его даже обнять, потому что это напоминает мне о Ферн.

— Иди, поиграй в машинки,— говорю я ему, затем бреду через двор к ограде за церковью и заползаю под разросшийся дикий виноград.

Я смотрю через листву на окна спальни, где ночуют девочки, и думаю: «Если я выпрыгну оттуда ночью, то умру или нет? »

Я не смогу жить без Ферн. С тех пор, как она родилась, мы привязались друг к другу всем сердцем.

Теперь у меня вырвали сердце.

Я опускаю голову, чувствуя, как солнечные лучи покалывают шею, погружаюсь в сон и надеюсь, что больше не проснусь.

Но я просыпаюсь от того, что кто-то дотрагивается до моей руки. Я отдергиваю ее и содрогаюсь, сжимаясь в комок, — я думаю, что это Риггс. Но я вижу другое лицо, и мне кажется, что я все еще сплю.

Это точно сон.

— Силас?

Он прикладывает палец к губам:

— Тсссс,— шепчет он.

Я протягиваю дрожащие руки сквозь прутья. Мне надо убедиться, что он настоящий.

Его пальцы смыкаются вокруг моих ладоней. Он держит их крепко.

— Мы наконец-то нашли вас,— говорит он.— После рождения детей женщина в больнице заставила твоих маму и папу подписать какие-то бумаги. Твоему папе сказали, что если они их подпишут, им оплатят счет за лечение Куини и должным образом похоронят младенцев. Но оказалось, что бумаги были совсем не для этого. Они позволили им прийти и забрать вас с «Аркадии». Когда Брини и Зеде пошли в полицию, им сказали, что Брини отказался от вас всех в пользу Общества детских домов Теннесси и с этим ничего не поделаешь! Такие дела. Мы искали вас все последние недели. Та леди, мисс Додд, в конце концов нашла нас и рассказала, где вы. Я приходил сюда так часто, как только мог, и следил за домом, чтобы узнать здесь вы или нет.

— Они держали меня взаперти. Я попала в беду,— я оглядываюсь вокруг, смотрю на виноградные лозы.

Мне до сих пор не верится, что я не сплю. Наверное, я все это придумала. — Где Куини и Брини?

— Они занимаются «Аркадией». Готовят ее, чтобы снова спустить на воду. Она слишком долго была пришвартована к берегу.

Я прижимаюсь к прутьям. Кожа краснеет и нагревается. Пот заливает рваную ночнушку, в которой я проходила последние недели. Что Брини подумает обо мне, когда узнает правду?

— Они забрали всех. Они забрали всех, кроме меня. Я не смогла сделать то, о чем просил меня Брини. Я не смогла их сберечь.

— Это ничего,— шепчет Силас. Я плачу, а он гладит меня по волосам, его пальцы путаются в колтунах.— Я тебя отсюда вытащу. Следующей ночью я приду и подпилю один из прутьев... вот тут, под остролистом, где хорошие, толстые ветви. Сможешь прийти сюда ночью? Сможешь ускользнуть от них?

Я икаю, шмыгаю носом и киваю. Если Джеймс умудрялся проникнуть на кухню и стащить еду, то я смогу туда попасть. А если проберусь на кухню, то и на церковный двор выйду.

Силас изучает ограду.

— Только дай мне немного времени. Несколько часов после наступления полной темноты, чтобы я сумел пробраться сюда и подпилить прут. Потом приходи. Чем позднее они тебя хватятся, тем лучше.

Мы обсуждаем план побега, затем он говорит, что ему лучше уйти, пока его кто-нибудь не заметил. Я отпускаю его, выползаю из-под винограда и иду к дому.

«Еще несколько часов, — уговариваю я себя. — Подожди до конца дня, затем ужин, еще одно купание — и я вернусь. Домой, на “Аркадию”».

Но когда я иду через двор, замечаю, что меня ищет Стиви, и думаю: «А как же он?»

Из-под остролиста выныривает Дэнни-бой, чтобы отогнать Стиви от входа на церковный двор.

— Оставь его в покое,— я подхожу ближе и смотрю сверху вниз на паршивого мальчишку. Похоже, что я выросла, пока сидела в подвале. И похудела. Кулак, который я показываю хулигану, такой костлявый, будто высовывается из могилы.

— Я не буду с тобой драться. Слишком уж ты воняешь,— Дэнни-бой испуганно сглатывает. Может, он понял, что если я выжила после стольких недель в подвале, со мной опасно связываться. А может, он боится, что, если попадет в передрягу, с ним случится то же самое.

Больше он не задевает ни меня, ни Стиви.

Когда мы вечером выстраиваемся в очередь, чтобы зайти в дом, первые места я занимаю для себя и Стиви. Дэнни-бою это не нравится, но у него не хватает духу со мной спорить. Сначала он несет глупости о моих волосах и вони, а потом затевает новую песню.

— Слышал, что завтра привезут обратно твою дурочку-сестру,— говорит он за моей спиной, когда мы входим в столовую.— Слышал, те люди отказались от нее, потому что она слишком тупая, чтобы не писать в постель.

Может, он снова врет, но во мне загорается искра надежды. Я не хочу ее тушить. Я подкладываю к ней щепки и осторожно раздуваю огонь. После ужина я собираю всю свою смелость и спрашиваю одну из работниц, правда ли, что завтра вернется Ферн. Та подтверждает, что с тех пор, как сестренку увезли, она все время ревет, зовет меня и мочится в постель.