Лиза Уингейт - Пока мы были не с вами

Иона показывает на птиц, белок и цветы, из-за чего наш поход выглядит вполне невинно — прогулка с друзьями на лоне природы. Мальчик хочет, чтобы мы с его папой дружно комментировали все находки. Я стараюсь как могу, но мысли у меня несутся со скоростью света. За деревьями я вижу воду. Она отражает солнце и покрыта легкой рябью от ветра. Это река.

Иона называет меня Э-бе-уи. Отец поправляет его и говорит:

— Это мисс Стаффорд,— он искоса смотрит на меня и улыбается.— Старое правило нашей семьи — не называть взрослых по имени.

— Здорово,— меня тоже так воспитывали. Пчелка заперла бы меня в спальне, если бы я ошиблась при использовании обращений «мистер» и «миссис» в разговоре с взрослыми. Правило действовало до тех пор, пока я не закончила колледж и не перешла в разряд взрослых сама.

За лесом тропинка принимается огибать остатки ржавой проволочной изгороди, которую мы не замечаем, пока практически не натыкаемся на нее, — так она обросла лианами. А за оградой среди красных вьющихся роз и снежно-белых лагерстремий стоит аккуратный маленький коттедж. Выстроенный на пологом холме над рекой, он похож на зачарованный домик из детской сказки, ожидающий гостей: переодетую принцессу или мудрого старого отшельника, который когда-то был королем. От обращенных к реке ворот дощатый настил ведет к нависшему над водой причалу.

Сад вокруг дома порядком зарос, но видно, что его взращивали с любовью. Аккуратно вымощенные камнем дорожки ведут к беседке и скамейкам; поилки для птиц ждут пернатых гостей. Домик стоит на невысоких сваях, и потому его обитателям не приходится опасаться наводнения. Если судить по деревянным переплетам окон и крытой оловом крыше, построен этот коттедж был несколько десятилетий назад.

Так вот куда приезжала моя бабушка! Легко представить, что ей тут было хорошо. Здесь она могла оставить в стороне все свои обязанности, заботы, соглашения, репутацию семьи, постоянное внимание публики — всё, что наполняло ее исписанные аккуратным почерком ежедневники.

— Никогда не догадаешься, что он тут стоит, — восхищается Трент. Мы направляемся к затянутому сеткой широкому крыльцу — оно виднеется между деревьями за покосившимися воротами. Окна коттеджа закрывают

кружевные занавески. Ветер играет сладкую, нежную музыку летнего полдня. Сухие ветки и листья на дорожках и ступеньках намекают, что никто не подметал их со времени последней бури.

— Да, догадаться трудно,— соглашаюсь я. Неужели это тот самый дом Мэй Крэндалл, где ее нашли рядом с телом сестры?

Трент ведет нас через ворота. Они скребут по дорожке, мощенной камнем, протестуя против вторжения,

— Как тут тихо! Давай посмотрим, есть ли кто-нибудь дома.

Под скрип затянутой сеткой наружной двери мы поднимаемся по ступеням, Трент сажает Иону на крыльцо и стучится в дом. Мы ждем, потом принимаемся заглядывать в окна. Внутри, за кружевными занавесками, обнаруживаются диванчик, обитый едва ли не шелком с цветочным орнаментом, столики в стиле королевы Анны и лампы от Тиффани, что удивительно для скромного коттеджа у реки. Стены небольшой гостиной увешаны фотографиями и картинами, но снаружи разглядеть их никак не удается. В дальнем конце домика виднеется кухня. Двери из гостиной, похоже, ведут в спальни и на заднее закрытое крыльцо.

Я иду к другому окну, чтобы рассмотреть интерьер получше, и слышу, что Трент пробует повернуть дверную ручку.

— Что ты делаешь? — глядя через плечо, я ожидаю услышать вой сирены или, что еще хуже, грохот выстрела.

Замок щелкает, Трент подмигивает мне с озорным огоньком в глазах.

— Проверяю потенциальный объект сделки. Мне накануне кое-кто позвонил и попросил оценить стоимость дома.

Пока я подбираю возражения, он уже оказывается внутри коттеджа. Наверное, мне стоило бы остановить его, но я не могу уехать, пока не узнаю больше, чем сейчас, пока не пойму, что тут происходит. Мне трудно понять, как Мэй, в ее весьма преклонные годы, могла жить так далеко от цивилизации.

— Иона, оставайся на крыльце. Не выходи за дверь с сеткой,— Трент через плечо посылает сыну строгий взгляд.

— Адно, — Иона занят, он собирает желуди, которые, похоже, сюда натащили белки через оторванный уголок сетки. Когда я вхожу вслед за Трентом в дом, малыш как раз начинает их считать: — Один, два, тли... семь... восемь... солок четыле...

Я оглядываю комнату, стоя на небольшом тряпичном коврике у двери, и забываю обо всем на свете. Я такого не ожидала. Нет ни слоя пыли, ни дохлых мух на подоконниках. Чистота и порядок. Чувствуется, что дом обитаем, но единственные звуки, которые здесь слышны, — свист ветра, пение птиц, шорох листьев, шепот Ионы и крик речной птицы.

Трент проводит пальцами по конверту, лежащему на кухонной стойке, и переворачивает его.

— Мэй Крэндалл,— имя владельца коттеджа установлено, но я только краем глаза замечаю конверт.

Я сосредоточенно смотрю на картину над камином. Светлые шляпы от солнца, безукоризненно выглаженные сарафаны в стиле шестидесятых годов, улыбки, золотые локоны, которые развевает соленый бриз, и смех — его можно увидеть, но не услышать...

Четыре женщины смотрят друг на друга и смеются. Я узнаю эту сцену, пусть позы здесь и другие. Фотография, которую я нашла в мастерской Трента Тернера, была черно-белой, и женщины на ней улыбались на камеру. Снимок, который вдохновил художника, был, похоже, сделан за мгновение до или после того снимка. Но живописец убрал лишнее — на фоне больше нет копающихся в песке мальчишек — и насытил яркими красками. Нет цвета, которым можно было бы передать смех, но картина излучает радость. Женщины замерли с запрокинутыми головами, они держат друг друга под локти. Одна пальцами ноги брызжет на фотографа морской водой.

Я подхожу к картине и читаю подпись в нижнем углу. Там написано «Ферн».

На медной табличке на рамке есть название работы: «День сестер».

С левого края моя бабушка. Другие три женщины, судя по тому, что мы услышали в доме престарелых,— Мэй, Ларк и Ферн.

Они запрокидывают головы, их лица освещены солнцем, а не прячутся в тени — и сейчас они действительно выглядят как сестры.

Даже моя бабушка.

— Она не единственная,— Трент поворачивается, оглядывая комнату. По всем стенам развешаны фотографии. Разные годы, разные места, рамки всех видов и размеров, но на всех — те же четыре женщины.

На причале у реки, с закатанными джинсами и с удочками в руках; пьют чай среди вьющихся роз за этим маленьким домом; сидят в красном каноэ с веслами наперевес.

Трент опирается на столик, открывает потрепанный черный фотоальбом и листает страницы.

— А они проводили здесь много времени.

Я делаю шаг к нему.