Ольга Озерцова - Талисман Шлимана

Даниил взглянул на него, потом на князя… и тоже поднялся.

– Знаешь что, князь? Дай-ка я за тебя выпью. И за Братятку.

–«. Руси есть веселие пити, не может без того быти». В летописи так записано, . Истинно говорю, братия?

Нестройный хор отозвался:

– Руси есть веселие пити, не может без того быти.

– Князь, скажи…

– Не трожь, Данилко, князя.

– Будешь ты пить, князь, за меня, за бражника?

Все ждали, что скажет на пьяные слова Даниила князь.

Но тот беззаботно и просто улыбнулся:

– Выпьем же за Даниила. Без тебя, Даниил, как без хмеля. Чудно ты речь держать умеешь.

Даниил как будто чуть смутился, потом улыбнулся.

– Когда я гляжу на тебя, князь, то такие слова у меня на языке, которые другому не сказал бы. И кажется в то поверишь, над чем я сроду смеялся.

А что, мне скромничать не к лицу.

Встану и скажу о том.

Да, я достоин славы, князь.

Слава моя – в слове. Люблю я, грешник, слово… Слово, оно ведь горы сдвинет, сердце тронет… Это вся мудрость великая. Я за него в огонь пойду, за слово. И им я властвую. Суди, княже, мне ли не гордиться… Кто мечом, а кто словом. Кабы слова не было, что мы были бы…

Он говорил, откинув голову назад, быстро, страстно, словно не в себе. и все в избе им залюбовались. И его гульба, и надменность, даже его злость, все как-то прощалось, когда он так вдруг говорил.

Князь слушал, и ему было как никогда хорошо. Рядом Братятко поднялся с лавки и с удивлением смотрел, как все замерли, кто с куском, кто с чашей в руке.

То было светлое время. А теперь Братятка снова всхлипывал. Даниил сидел задумавшись. Даже Вавила понурился. В наступившей тишине вздрогнули горьким звуком гусли, и гусляры, лишь слушавшие и промолчавшие весь вечер, поднялись.

– Когда-нибудь и о вашем князе вспомнят, песня споется, или иное что. Но что-то будет. А сейчас, пора нам, ждет нас дорога."

– Спасибо, пиво хорошее, – Глеб поднял запотевший стакан.

– Пей, пей, говорят, в Египте с этим напряженно. Может быть хочешь вина? Давно уже надо было сделать перерыв.

– Сейчас я эти листы хоть немного отодвину.

Из открытой форточки доносился шум машин. Большая квартира Анны в отсутствие ее мужа как нельзя более подходила для их занятий. Места тут хватало. Листы были разложены на столе, стульях и даже на диване. И у Анны было чувство, что в ее квартире стало как-то уютнее. Словно в этих листах притаилось тепло, пришедшее из другой жизни и защищавшее от чего-то, прятавшегося в красивой мебели. Прав был Карамзин, занятия историей отвлекают и как бы возвышают над болью настоящего. Что-то целительное есть в этом. Может быть от того, что в давних событиях можно увидеть прообраз выхода и из своего жизненного тупика, а может быть из-за дружеского понимания коллег. Александр Владимирович и Глеб были из тех немногих, кто знал, что за внешним благополучием жизни Анны таится нечто иное. Те иллюзии, которые когда-то были у нее относительно характера ее мужа, давно исчезли.

– Я бутерброды принесу, а то голова совсем распухла.

– Хорошая мысль. Да, пока не забыл, возьми Платона. Только я, по-моему, принес лишь один том.

– Спасибо, у меня дома его нет, а я хотела перечитать любимое Александром Владимировичем место. Он находит в нем что-то странное. Ты уверен, что не хочешь вина? У мужа тут хорошие запасы. Вот греческое, кажется, дорогое.

– Ты думаешь, он с радостью пожертвует им для науки?

– Он и не заметит. Слава богу он в командировке, и его мало интересует, чем мы занимаемся. Знаешь, наш завкафедрой считает, что я отдыхаю на работе от семейной жизни. И на самом деле, я чувствую себя легко, может быть лишь занимаясь этим грантом с Александром Владимировичем, хоть и не до конца понимаю нашу цель.

– Я тоже не очень понимаю, но мне это по большому счету нравится. Мы много ездим, пишем статьи, но за всем этим есть что-то еще более увлекательное. Мне сейчас кажется, что, кроме того, ради чего я лечу в Египет, меня там ожидает и что-то иное.

– Почему бы и нет. У меня тоже такое ощущение. И вся эта нервная муть, семейная жизнь куда-то отходят. Как будто мы не пешеходы, а пловцы, и плывем в какое-то неизвестное море.

– Красиво сказала.

С того момента, как они начали новую работу, прошло не так много времени. Поначалу все было понятно и знакомо. Статьи на широкие, но внешне вполне традиционные темы, сборники (как вот этот, которым они сейчас занимались), идеи Александра Владимировича о более популярных изданиях, интересные командировки. И все-таки произошли какие-то изменения. Как будто за этой внешне традиционной научной деятельностью таится неведомое. И будто горячий и страстный ветер дует. Как отголосок той страсти, с которой люди древности строили свои пирамиды и высокие храмы…

– Кстати, я вылетаю через неделю. А ты так никуда и не выберешься? Зря ты отказываешься от многих удовольствий, связанных с грантом Александра Владимировича.

– Может быть, как-нибудь попозже. У меня сейчас не то настроение. Думаю, это скоро пройдет.

– Бывает… Даже моя бывшая жена недавно заметила, как ты смотрела на своего мужа. Смотри, не стань Клитемнестрой, уж лучше Рогнедой, та хоть не успела убить мужа своего, князя Владимира Святославича, Красное Солнышко, – и Глеб продекламировал нараспев летописную строку, – и ключися ему пробудиться (и случилось ему пробудиться).

– Не надо так шутить. Лучше налей себе еще пива и поговорим о чем-нибудь хорошем, о твоей поездке в Египет, например. Мне одна знакомая рассказывала, что ощутила там особую энергетику.

– Почему бы и нет? Там были одни из древнейших магических школ, причем традиция, в отличие, например, от шумеров не прерывалась на протяжении тысячелетий. Уж я там научусь. По разным таинственным местам буду ездить. Только жалко хороших попутчиков у меня нет. Знаешь, я тут такого забавного типа встретил в турагентстве. Он меня все убеждал, что по Египту можно путешествовать только с экскурсиями, а по-другому опасно. Зря не едешь. Вместе бы в пирамиду залезли.

– Ты поосторожней с пирамидами… Говорят, некоторым внутри них плохо становится. Уж лучше на вершину залезай.

– Я не альпинист.

– А ты попробуй на пирамиду Джосера. Она самая древняя, и у нее пологие склоны.

– А знаешь, это мысль. Попробую.

Звук арфы в гробнице царицы Шубад.

Этот звук тревожит мой сон, как звон камня,

положенного в основание пирамиды Джосера.

Вчера, кстати, была хорошая передача про Египет под стихи Бунина и Гумилева, очень красивые съемки.

– Я ее тоже видела. Так что у тебя есть предшественники в твоих странствиях, хотя стихи ты вряд ли напишешь.

– Да, наверное. Пожалуй, я лучше буду учиться магии, ведь в Египте, как и в Греции, все есть.

– Действительно. Кстати, в этой передаче цитировали также одно стихотворение Гумилева про Африку: