Ольга Озерцова - Талисман Шлимана

И последнюю милость, с которою

Отойду я в селения святые,

Умереть бы под той сикоморою,

Где с Христом отдыхала Мария.

– А ведь он прав. Эти таинственные годы жизни Христа, не отраженные в Евангелиях, скорее всего прошли в Египте. Не зря египетские христиане-копты рассказывают много преданий о путешествии девы Марии. Среди них есть одно и о дереве, у которого она отдыхала с младенцем Христом. Будто бы оно находится около Мемфиса близ Каира.

– Да, там, наверное, существуют такие места, – задумчиво сказала Анна, – остановишься, и вдруг светло, спокойно станет, сразу и не поймешь почему.

– Земля, на которой много всего было: и древняя цивилизация, и раннее христианство. Как и в любимой Александром Владимировичем Греции, где и крито-микенская культура, и первые Евангелия, которые дошли до нас на древнегреческом языке.

– Кстати, о Греции. Ты допивай пиво, могу принес¬ти тебе еще Пилзнер, а я пока почитаю Платона.

– Сама сказала – перерыв.

– А я для удовольствия. Вы с Александром Владимировичем все время говорите про Атлантиду, и после ваших разговоров этот его диалог, наверное, будет восприниматься по-другому.

– В общем, да. В последнее время во мне тоже что-то как будто изменилось, и давно известные вещи стали казаться странными. Гибель цивилизаций, пути культур и то, как они доходят до нас, – вот что меня вдруг поразило. Случайно это все или нет? Как в каком-то таинственном детективе. Почему, собственно, бюст Нефертити упал носом в песок, когда жрецы разбивали изображения проклятого из Амарны и его жены? И он пролежал там три тысячи лет, впрочем, как и все, что было в Амарне. И его все же нашли в XX веке. Это оказалось сильнее проклятия жрецов?

– Также, наверное, как трехтысячелетние фрески под пеплом в Фере. Кусто, между прочим, писал, что катастрофа, случившаяся с Критом, возможно, воспринималось греками как проклятие Крита. (Поэтому и упоминание об Атлантиде сохранилось только в Египте, как рассказывает Платон.)

– Да, но самое таинственное, почему они все же найдены и именно через три тысячи лет^

– Ты же сам говорил, будто археологам иногда кажется, что древние как бы хотят, чтобы их раскопали.

– Если бы я писал фантастический роман, я бы сказал, что открытие крито-микенской цивилизации и легенда об Атлантиде хотят спасти европейскую культуру от гибели, образно выражаясь, помогут ей не погрузиться в море. Ведь европейская культура началась с Крита.

– С острова, где любила быка Европа? У тебя, Глеб, появляется склонность к популярным жанрам, пожалуй, даже к чему-то поэтическому. Вот поезжай в Египет и разберись с этим.

– А вдруг со мной что-то там случится, что-нибудь эдакое?

– О чем ты?

Глеб рассмеялся. – Да я почему-то вдруг вспомнил этих новоявленых спонсоров, что с твоими студентами общаются. Откуда они взялись? У них там, между прочим, есть идея, что к древним цивилизациям лучше не прикасаться, это может быть опасным. Кстати, знаешь, что мне тут неожиданно сказал Александр Владимирович? «Глеб, если вдруг что-нибудь вам покажется странным, сразу мне звоните. А, знаете, я думаю, если у нас появится враг, то это замечательно, что такое произойдет сейчас. Двигает ими тоже, что и раньше, только методы стали более криминальными, и это меня радует. Раньше можно было бы просто запретить, а теперь уже нужно, например, выкрасть».

Замечательного я в этом, между прочим, ничего не вижу. Особенно при привычке Александра Владимировича делать свои записи от руки в одном экземпляре, а не на компьютере.

– Это уж точно.

– Как ты думаешь, к чему это он все говорил?

Анна пожала плечами.

– Не знаю. Мне он, например, несколько раз повторил, что хочет, чтобы мы ездили все вместе. Особенно после твоей поездки в Градонеж. Ты ведь нам всего не рассказывал. Послушаешь тебя и невольно думаешь: «Что за милый городок, просто Третий Китеж какой-то». Такое ощущение, что ты себя уговариваешь, что тебе в Градонеж хочется не меньше, чем в Египет.

– Может быть. Мне там было очень интересно.

– Мы же вроде запланировали экспедицию в Градонеж в будущем году. Знаешь, что мне пришло в голову? Может быть с тобой происходит что-то похожее на роман Коэльо. Он же из маленького рассказа Борхеса сделал своего «Алхимика». Там пастуху снится, что под пирамидами в Египте клад. Но, когда он туда добирается, оказывается, что клад в его родном селении, где сон приснился. Но ведь иначе бы он не увидел пирамид. Вот и ты, возможно, там узнаешь что-то важное. Надо добраться до пирамил, чтобы найти что-то в Градонеже.

Во время их разговора Анна листала Платона, отпивая маленькими глотками красное вино. Вдруг она поставила бокал на стол и спросила:

– Глеб, а что ты мне принес? Захватил бы два тома. Тут нет конца.

– Не мог же я тащить все сразу. Либо Платон, либо сборник.

– Ах нет, извини, ты не виноват, в примечаниях написано, что диалог «Критий» обрывается на самом интересном месте, может быть из-за смерти Платона.

А ведь правда, на самом интересном и таинственном месте, – Анна отхлебнула вина (красного, словно кровь быка, что стекала по стелле с письменами атлантов, как вдруг почему-то представилось Глебу). Анна продолжала – на том месте, когда боги собрались на совет, чтобы покарать жителей Атлантиды. И неясно, за что они их все-таки? А самих слов богов нет: тут все и обрывается. Перед этим, правда, есть высказывание Платона, но тоже какое-то не очень понятное. Ты смотри, как он их обругал. За что? Такое радостное и светлое искусство, – и Анна прочитала: «…они оказались не в состоянии долее выносить свое богатство и утратили благопристойность. Для того, кто умеет видеть, они являли собой постыдное зрелище, ибо промотали самую прекрасную из своих ценностей: но неспособным усмотреть, в чем состоит истинно счастливая жизнь, они казались прекраснее и счастливее всего как раз тогда, когда в них кипела безудержная жадность.

И вот Зевс (бог богов), блюдущий законы… помыслил о славном роде, впавшем в столь жалкую развращенность, и решил наложить на него кару».

– За что он их так? Нечестие? Неужели, действительно, люди создавшие такое дивное искусство…

– Ты что, Платона не знаешь? – заметил Глеб. – Он многое подгонял под свои теоретические и философские построения. Он и поэтов (Гомера с Эсхилом) хотел изгнать из своего идеального государства. Неизвестно, как все это было на самом деле.

А Анна перевела взгляд на репродукцию фрески с летящей ласточкой, привезенную для нее с Крита Александром Владимировичем, и повторила:

– За что их все-таки?

Неужели они так о нас вспомнят?

За что?

Ее тревожные глаза были устремлены мимо жреца вдаль, туда, к горе Гюхте.

– Неужели не дойдет до них даже память?