Ольга Озерцова - Талисман Шлимана

За что рок покарал нас и боги? За нечестие?

Они могут нас забыть. Страшнее смерти забвенье.

Почему это с нами случилось? Скажи, мы прогневали богов? И каких богов или бога? Чем? Пойдем, жрец, выйдем к шумящему морю и ты мне скажешь.

– Что ты хочешь спросить?

– Ты что-то не договариваешь. Почему вы не дали мне посвящения в жрицы?

– Светлая жрица, нам звезды открыли – не надо тебе посвященья. Теперь ты видишь, что это правда. Открылось тебе то, что нам неизвестно.

– Вы научили меня светлым тайнам цветов и моря, но темные боги и богини… Разве вы рассказали мне? Что там было? И еще… одно. Ты помнишь? Здесь…

– Все уже разрушено, и это тоже. Разные жрецы были в наших храмах. Радость не смогла бы жить в нас, если б они были главным… Мы их изгнали.

– Да, но ты помнишь? Здесь. Эта страстная, горькая песня. Эта древняя песня из мрака.

Жрец кивнул.

– Слова ее непонятны. Она слышится здесь в шуме моря. Ее пели иногда наши девы. Те таинства… – жрец долго смотрел на Гелию. – Что ты знаешь о ней?

– Только преданье. В ней поется о девушке с серебряной лентой. Она не хочет быть жертвой. И ее тоже поглотит забвенье?

– Это горькая, темная песня. Кто знает, откуда она. В ней говорится о древних храмах, где к небу восходят ступени. Но я не хочу верить, что таких жертв требуют боги. Разве им нужны не цветы, гимны, песни?

– Это правда. Разве такие жертвы приносят богам? Он когда-нибудь запретит кровавые жертвы.

– Кто он?

– Я не знаю. То будут иные храмы и бог иной.

И тогда жрец спросил:

– Если ты видела их храмы, скажи, ты видела и их бога?

– Это так далеко, так далеко впереди… Он иной, не как наши или в Египте. Он страдал, как Озирис, нет страшнее – как человек.

За муку горячей крови его

И великое сострадание…

Ему не нужны кровавые жертвы, но люди… Им дверь открылась в ту, другую любовь. Смогут ее понять и будет их путь светел.

Века пройдут и будут другие храмы, а зло…

Такие высокие храмы, – она схватила жреца за руку, – костры горят перед ними. Жрец, зачем это будет?

Сквозь костры и ночи мы идем к свету. Наши свитки горят, наши мысли живут. Где ты, странник?

Любовь и свет тихий красоты. Дверь открыта.

Она вошла по колено в волны. Пышная юбка намокла. Она опустила руки в пену, и лицо окатили брызги.

Вы правы, что не дали мне посвященья.

Тот ужас и тот свет.

Красота и свет тихий любви.

– Дай мне дойти до твоего святилища. Где оно? Я изведала силу зла. Теперь хочу увидеть силу добра. Я посылаю благословение сквозь века.

Куда мне идти? Я хочу их увидеть.

О гора Гюхта, о море. Жрец, ведь они же о нас не вспомнят. Ведь все засыпется песком и пеплом.

– О чем ты?

– Неужели не дойдет до них даже память. Как в той древней песне.

– О чем ты?

Море шумело у ног Гелии неистово, горько, страстно.

– Я хочу знать как они о нас вспомнят, – море окатило ее волной. – Ты слышишь?

– Шум волн.

– Еще что-то в их шуме. Ты слышишь? – Она сжала руки, глаза ее расширились. – Они могут о нас вспомнить. Хотят!

– Кто они?

– Эти странные люди. Их язык похож на язык этих варваров-ахейцев, что пришли к нам с царем, на язык той девушки в длинном платье. Они и ее вспомнят, – Гелия приложила руку ко лбу. – Я потом тебе расскажу, потом.

Жрец взглянул на нее и ушел.

А она слушала. Шум моря. Шаги тысячелетий. Речи. Они так много хотят понять. Дорогой мудрости. Потом увидела.

Хрупкая темная ночь. Синели деревья и дальние горы. Легкая песня за рощей. Острые и яркие звезды над дорогой. Теплый воздух. И внезапный ветер шелестел в листьях. Запахивая плащи и туники, они разговаривали:

– Слышите?

– Что? Ветер?

– Да, силен.

Он развевал плащи и волосы.

– Путь добрый тебе, да будет земля тебе мягкой.

По дороге мудрости пронести тепло в ночи.

– Смотри, в долине костры горят, как человеческие сердца.

– Слышишь песню? Пусть по пути тебе встретятся музы. Когда они рядом, говорят, не страшна и смерть.

– Или может быть ты повстречаешь гетер. У нас они игривы и веселого нрава.

И проводив своего друга в путь, они вернулись в рощу.

Когда ночь приходит на землю, когда спать ложатся дневные силы. И песню в черных травах люди о любви поют. Выходят мудрецы. И сквозь столетья…

Не все могла понять она в их речах, похожих на язык ахейцев. Но их хотелось слушать. Они спрашивали и отвечали друг другу с таким ясным спокойствием и беспечно. И о тех таинственных вещах, что ведомы лишь жрецам – так просто. Потому суть таинств мирозданья вдруг показалась ей легкой.

Она оглянулась на прибрежные скалы.

О мой учитель, тень на скалах…

Весь мир затих и ждет ответа.

А потом к их кружку подошел человек и разговор стал веселым:

– Смотрите, кто пришел.

– А где твой плащ, Клеонт?

– Он покрыл им плечи какой-нибудь музы из тех, что встретил в горах.

– Они там бегают, когда он читает стихи.

– Клянусь Афродитой, у его музы черные глаза и нежные губы.

– Мы тебя давно ждем. Уже месяц, как ты уехал из Афин.

– Я был в Ионии, на островах.

– Ну и что там?

– Какие вести?

– Вы бы после дороги дали человеку ноги омыть. Хотя бы в том ручье.

– Отряхни пыль со ступней своих. Вымой свои грязные ноги вот в этой водице.

– А потом почитай стихи.

– Вы дадите человеку отдохнуть с дороги?

– Я привез вам стихи. Но, подходя сюда, услышал, что все здесь их уже знают, даже юные девы распевают их в хороводах. Вон за той рощей. А нашего друга поэта опять изгнали. Он написал хульную песню об очередном тиране. Они там менялись каждый день, но этот, похоже, надолго. И поэтому наш поэт уже на другом острове. Думаю, там опять что-нибудь произойдет. Демос спорит с тиранами, тираны с демосом. Полисы кипят. А наши поэты все поют песни. И поэтессы. Ведь дивно, как их соловьиный голос ничто не заглушит. Как им это удается? Наверное, прав Гомер:

Выше всех смертных людей,

я тебя, певец поставляю,

ведь и Сапфо пела:

Где служат музам,

скорби быть не должно:

нам неприлично плакать.

Она еще не знала имени зла. Мягко струился ручей, перекатываясь по камням. Шумело вдали море.

Все было тихо, нежно и беспечно.

Еще не родились слова, которыми люди назовут бога и дьявола.

За рощей слышался танец. И взлетела песня ее над фиалково-синим морем.

– Слышите, девушки танцуют? – заметил вновь пришедший путник. – Веселая песня. О критянках. Кажется, ее сочинила Сапфо.

Критянки под гимн,

Окрест огней алтарных,

Взвивали, кружась,

Нежные ноги стройно,

На мягком лугу

Цвет полевой топтали.

И Гелия тоже услышала ту песню. На другом языке они пели о чем-то близком ей и светлом.

Я не вижу – где,

не знаю – когда,

но это – будет.

Эти люди, познавшие умение говорить о тех тайнах, которых боялись даже жрецы, так просто.